Обручник. Книга вторая. Иззверец
Шрифт:
А у него какая?
Тиф?
– И еще он сказал, – продолжила супруга, – что если бы Бог забыл дать нам душу, многое потеряли бы те, кто знали, что она есть. Правда, забавно?
И Громоглас понял, что жена таким образом отводит от мужа грустные мысли.
И попытался вообразить себе того самого Фому.
Наверное, это какой-нибудь дворник или садовник.
– Когда от тебя ждут только мудрых мыслей, – начинает Чехов, – они, как правило, не приходят.
– А если приходят, то не к тем, кому нужно?
Его вопрос явно некорректен.
За
В комнату влетела бабочка.
Нарядная по-черному.
Чехов усмехнулся.
Так как уйти-то?
Жена, но уже не царевна, с ногами забралась в кресло.
В руках ее оказалась папка с какими-то бумагами.
– Пишут, – произнесла она сокрушенно, словно те, кто это делает, крадут огурцы с ее огорода.
Она театрально выхватывает какой-то листок.
– А вот опять Теф.
И поясняет Громогласу:
– Какой-то чудак фамилию Фета на себя перелицевал Теф, – правда смешно?
Тихоня опять по-собачьи прискалился, моментально сделав фамилии – Янохит.
Что-то не очень вразумительное. А – Чехов?
Вохеч.
Тут что-то есть.
А жена стала читать стихи. Видимо, того самого Тефа:
Я оторву у тучи уши,Чтобы не слушали меня.И кожу я сдеру с лягушекВо имя будущего дня.Во имя ложной, но науки,Во имя вздорной болтовни,Но, чтобы не погрязли в скуке,Дарованные Богом дни.А ночи, дьявольские ночи,В которых процветает тишь,Дают понять, что где-то точитТвое бессмертье злая мышь.Чехов вскрикнул:
– Интересно!
Ну и что он хочет?
– Тут только совет.
– Какой?
– Избавьте себя от деломыслия и «вы выздоровете».
– Де-ло-мыслие, – в растяжку прочитал Чехов. – А когда ни мыслей, ни дел, тогда что?
– Смерть! – сам не зная зачем, выпалил Громоглас.
И стал прощаться.
– Спасибо, что вы нас повеселили. Я расскажу жене, как у вас это трогательно получается.
И Тихоня понял, что и эта женщина – подделка под то, что должно его окружать.
И ему стало горько.
15
Европа изнывала от ощущения, что ее предали.
Или – на худой конец – забыли, что она есть.
И возникло это оттого, что страны, которые входили в состав Европы, хоть и гундели друг на друга и, где могли, но покусывали в доступных местах. Но кровью не поили своих полей. Равно как в алое не красили и рек.
И скучно было царице Гордыне на своем троне.
Особенно после того, как поворачивала она свой взор
Там и вовсе происходило невообразимое.
Шлялся по кабакам и постным забегаловкам какой-то оборванец, которым всем говорил, что он царь.
Бегал по присутственным местам мелкорослый картавец, уверяя, что он Ленин.
Стоя на коленях, народ вспоминал, кому надо молиться. И, не вспомнив, посылал дары своих душ Гордыне.
Все же, кто владел грамотой, твердили строки из пушкинской «Гаврилиады», где о Боге было сказано следующее:
Весь свет забыл.Не правил он ничем.И без него все шло своим порядком.Малограмотные, таким же образом, пахали.
И еще более безалаберно – жали.
И – пели.
Пели, примерно, такое:
Мы люди высокого нрава,Мы люди элитной беды,Имеет достойное правоСлоняться туды и сюды.Нам нет никакого досуга,Кого-то чему-то учить.Восславим же гимном друг друга,Пред тем, как навек разлюбить.Маркса тут всего переложили на ноты.
Опера так и называется «Капитал».
Сейчас набирают солистов.
Некоторые фамилии уже известны – Троцкий, Каменев, Зиновьев.
Есть подпевалы.
Но их пока держат в секрете.
Распевается Крупская.
Говорят, она станет главной ведущей в ансамбле девочек и хоре мальчиков.
А пока – с нищими – разучивают партитуру последнего сочинения Ленина «Мы наш, мы новый мир построим».
Особенно у всех получается неугасающий рефрен: «Кто был ничем, тот станет всем».
Старикашку, который в свое время соединил три века и какому было решили воздвигнуть мавзолей, похоронили самым банальным образом.
Дабы меньше переживать хлопот.
Это же как здорово: раз – и в землю.
Поплакали для приличия.
Выпили для освежения памяти.
И – вперед!
Кстати, славно заработали Академия Ничего Незнания и Комитет Торжественных Исключений.
Сейчас идет всеобуч писания левой ногой.
Перспективы – те же.
Не давать Времени опомниться и расставить все по ранжиру.
Главный рыцарь порядка – хаос.
Глава третья. 1903
1
Москва разбазаривала внимание.
Транжирила время.
А работа репортера требовала сосредоточенности.
И даже упорства.
И еще одно заметил Серафимович. В Москве люди были говорливее, чем в других местах.
Вот и сегодня, спросил он у одного прохожего адрес незнаемого самим места, как тот тут же пристал к нему, как банный лист к известному месту.