Обручник. Книга вторая. Иззверец
Шрифт:
Кажется, из Моцарта.
А может, из Паганини.
Приумолкает.
Настроение из тех, за которое не стыдно.
– Душа пощады просит.
А как с сердцем?
Ему чего надо?
И оно чуть подныло.
На всякий случай.
Спектакль традиционно-разнообразен.
Смешон и грустен одновременно.
А после него – кафе «Ландольт».
И полурифма:
– Ладно, в «Ландольте» встретимся.
Вокруг единомышленники.
Однопартийцы.
О том, что только что просмотрели – ни слова.
Политика выжгла как слова, так и музыку оперы.
Бобровская,
Тоже товарищ по борьбе.
К тому же преданный.
Наверняка ведущая дневник.
Где будет несколько страниц под шапкой: «Из революционного прошлого».
Ей нет тридцати.
Поэтому настоящее протянется намного дольше, чем у него.
А у него, видимо, революционным настоящим все и ограничится.
Но почему-то умирать не страшно.
Правда, один священник ему говорил, что страх приходит тогда, когда сам факт смерти именно неизбежен в следующий миг, а не простирается в некую, пусть и близкую, обозримость.
Он тоже еще не стар.
Но почему-то – кондового, можно сказать, будущего не видит. Просто существует общий слепок, в котором что-то угадывается, прорисовывается и даже ограничивается.
Это идет, как он считает, работа времени.
В кафе было почти уютно.
А, может, и вообще, как в последнее время принято говорить, классно.
Но Ленину не терпелось скорее засесть за какую-либо писанину.
Потому как уходит время.
Его удивляет: почему другие не замечают, как, если не улетучивается, то просто уходит жизнь.
Правда, разными величинами.
Для него, кажется, секундами.
Для других – минутами.
И только для тех, кто работает вполсилы – часами.
Сутками же, неделями, месяцами и годами время проходит для тех, кто не находит ему настоящего применения.
И еще одно заметил Ленин: его позиции стали довольно значительно укрепляться.
Он уже перестал быть «поддувалом для печи истории», как – в сердцах – сказал кто-то из его оппонентов.
Теперь он, если так можно выразиться, или сама печь, или истопник при ней.
И от него зависит, сколько он положит в огонь поленьев, которые когда-то были вставляемыми ему в колеса палками.
Мысль почему-то обернулась в сторону того самого грузинчика, который одно время именовал себя Кобой, а теперь стал Сталиным.
Неужели он взял этот псевдоним в честь Людмилы Сталь?
О нем же говорят, что Лениным он сделался благодаря Елене Лениной, забыв, что с таким же именем есть река, на которой идет почти безумная гонка за золотом.
Так вот, как только Ленин подумал о Сталине, как тут же возникло вокруг что-то близкое к замешательству или к обыкновенному сквозняку, что прошил кафе.
И Владимир Ильич увидел того самого поэта, который как-то уже читал ему стихи.
Он вышел на середину залы и зычно начал:
Любовь со смертельным исходомИ ревность до пули во лбуРасскажут кому-то о многом,Как грач на библейскому дубу.КтоПоэт направился к его столику, и Ленин произнес твердым, но картавым, голосом:
– Молодой человек! У нас политическая беседа.
– А я разве не поэт? – завихлялся стихотворец и Ленин понял, что тот изрядно пьян.
Когда его вывели из кафе, Владимир Ильич стал мучительно вспоминать, о чем он думал в тот момент, когда этот фигляр возник перед его глазами.
И неожиданно вспомнил.
Конечно же, о Сталине.
И даже как-то разом вообразил себе, как бы тот вытурил из этого, в общем-то, трезвого заведения, пусть даже знатного, но выпивоху.
И тут неведомо откуда появилась музыка.
Моцарт.
И Ленин на несколько мгновений, но забыл все на свете.
4
Вышинский Андрей (Анджей) Януарьевич родился в 1883 году в Одессе в семье провизора. По национальности поляк, родственник кардинала Стефана Вышинского.
Когда ему исполнилось пять лет, семья переехала в Баку, где отец стал работать в Кавказском товариществе торговли аптекарскими товарами.
Вышинский окончил классическую гимназию в Баку и юридический факультет Киевского университета.
Участник революционного движения с 1902 года.
В 1903 году примкнул к меньшевикам.
Трудноощутимые чувства преследовали Леву Розенфельда ровно до той полосатой версты, которая известила, что Россия осталась за спиной и впереди вожделенная заграница.
Его биография прыгала, как блоха по белым покрывалам: родился в Москве, гимназию окончил в Тифлисе, теперь вот – в двадцать-то лет и – к тому же, законченным марксистом – направляет свои стопы не просто за рубеж, а под крыло самого Ульянова-Ленина.
И не столько под его защиту, сколько под его разврат.
Да, именно так сказал ему один из провожавших друзей.
Аквариум, как минимум, должен иметь три составляющих: емкость, воду и рыбу.
Лева всхохотнул.
– Водоросли забыл.
– О! – вскричал друг. – Хорошо, что напомнил. Ты даже не вода, а водоросль.
Он помолчал, потом вернулся к тому, что определил ему впервоначалье:
– Нет, ты все же – вода.
– На мутность намекаешь? – догадливо поинтересовался Лев.
– Нет. Ты – среда, в которой обитают живые существа и, вместе с этим, давитель на все стенки сосуда.