Обряд Ворлока
Шрифт:
От кучки всадников, окружавших Вильгельма, отделилось с полдюжины человек. Они поскакали вдоль рядов нормандской пехоты, очевидно передавая сотенным и полусотенным командирам распоряжения герцога. Что это за приказ, Вратко понял раньше, чем копьеносцы сделали первый шаг.
Весь длинный ряд пешцов, тянущийся вдоль всего холма от опушки до опушки, сдвинулся с места. От тяжелой поступи задрожала земля.
Нормандцы шли вверх по склону, проваливались по колени на берегах заболоченного ручья, наискось пересекавшего поляну. Их было очень много. Насколько словен мог оценить «на глазок», больше трех тысяч.
Но саксы не дрогнули. Выкрикнув ставшее уже привычным: «Прочь! Прочь, трусы!», они обрушили на головы вражеской пехоты град камней и сулиц.
Пращи!
Уж кому, как не пастухам и землепашцам, спешившим к Гарольду со всего юга и востока Англии, знаться с этим оружием. Отогнать волка от пасущихся овец, а коршуна от курятника должен уметь каждый. А уж попасть в верткого хищника куда как тяжелее, чем в неповоротливого из-за щита и доспехов, шагающего в строю по топкой и вязкой земле нормандца.
Ратники Вильгельма гибли десятками, падали один за другим. Последующие ряды наступающих втаптывали в грязь раненых и убитых. И все же они добрались до палисада, полезли на приступ. Саксы встретили врагов ударами топоров и копий.
— Прочь! Прочь!!! — гремело над строем.
Словно волна прибоя о прибрежные камни, разбился напор пеших нормандцев о строй саксов. Каждый хускарл стоил в рукопашной двоих-троих наемников, набранных во Фландрии, Бретани и Пуату. Кто-то бил копьями через просветы между кольями. В лица, в плечи, не прикрытые щитами, по ногам. Кто-то, размахивая тяжеленными топорами, словно хворостинкой, обрубал наконечники нормандских пик. Бросая щиты, многие саксы перепрыгивали через ограду и в оберуч врубались во вражеские ряды.
Над полем боя стоял звон, треск и многоголосый вой, в котором воедино слились и воинственные кличи и крики боли.
Нормандцы упрямо пытались расшатать палисад, развалить его по бревнышку, пробить брешь в надежной обороне дружинников Годвинссона. На правом и левом крыле войска это несколько раз удавалось, но стоявшие там ополченцы брали числом, а не умением. Не щадя жизней, накатывались они на прорвавшихся нормандцев, пускали в ход вилы, косы, дубины и даже, упав под ноги сражающимся, вцеплялись врагам в лодыжки, подрезали сухожилия.
Захваченный накалом сражения, Вратко сам не заметил, как выговорил следующую вису:
Вой юга бьются, Вьюге копий служат. Рать убийцы брата Ратища изрубит. Прочь бегут нормандцы, Распря не по силам. Станется бесчестье… Сталь ли всех рассудит?По воле судьбы или подчиняясь чародейству, сказать трудно, но пехотинцы Вильгельма дрогнули, подались назад и вскоре уже беспорядочно бежали, вжимая головы в плечи, бросая щиты и копья. Раненые ползли, умоляя соратников о помощи, но их стонов и просьб не слышали. Своя шкура всегда дороже.
Саксы еще немного пошвыряли в спину убегающим камни и сулицы, но вскоре их предводители окриками остановили самых рьяных бойцов. Следовало ожидать еще не одной атаки, а запас оружия восполнить неоткуда.
Наблюдая за ними, Вратко прозевал миг, когда герцог отдал приказ рыцарям.
Три потока всадников устремились на холм Сенлак.
Рядом с одетыми в кольчугу благородными воинами скакали сержанты, [132] оруженосцы в кожаных жаках и гамбезонах. [133] Трепетали флажки, развевались яркие плащи, сверкали шлемы и оковки щитов. Копья опустились для слаженного удара.
132
Сержант — в Средние века конный воин неблагородного происхождения.
133
Жак — куртка, усиленная маленькими металлическими пластинками или просто простеганная. Гамбезон — длинный (до колена) стеганый поддоспешник. Надевался под кольчугу, но мог использоваться и как отдельный доспех более бедными воинами.
— С нами Бог! — неслось над рядами. — Вильгельм! Вильгельм и Нормандия!
От топота копыт гудел воздух.
— С нами Бог!
Впереди несся на врага сам герцог с занесенной тяжелой булавой. Над его головой сверкали золотом львы Нормандии. Рядом с ним скакал епископ Эвд в белой мантии.
— С нами Бог! Вперед, Нормандия! — кричали рыцари и бароны.
— Бретань! Бретань и Туар! — провозглашали на левом крыле.
— Булонь и Эстас! — отвечали им с правого. — Нормандия и де Бомон!
— Прочь! Прочь, нормандские псы! — немедленно отозвались саксы.
И вот рати столкнулись.
Заржали кони, соскальзывая по отлогим стенам вырытого перед палисадом рва. Животные ломали ноги, падали, подминая седоков. Рыцари тянулись копьями, целя в мелькающие за щитами и кольями оскаленные лица, бросали коней грудью на сталь и заостренные бревна. Рубили мечами, дробили шлемы и черепа булавами. Воины Гарольда отвечали ударами топоров и копий. Дрогнули и качнулись ополченцы. Несмотря на ярость и ненависть к врагам, они не могли тягаться с нормандцами ни в боевой выучке, ни в вооружении. Поселян топтали лошадьми, крошили в капусту длинными мечами. Они гибли уже не десятками, а сотнями. Если бы не отряды английских танов, вовремя подоспевших на подмогу, землепашцы не устояли бы.
В центре под знаменем красного дракона Эссекса бок о бок с родными братьями, которые ни на мгновение не оставляли его одного, бился король. Хускарлы вокруг него стояли стеной. Они остановили напор конницы и даже слегка потеснили ее назад.
Блеск стали. Алые брызги, слетающие с клинков.
Звон оружия, жалобное ржание коней, яростные крики бойцов.
Цвета и звуки смешались в круговерть, размазанную перед глазами новгородца.
Водоворот потных, перемазанных кровью и грязью тел манил, втягивал в себя.
Новгородец не стал сопротивляться, а нырнул очертя голову в этот омут.
Он растворился в сражении. Был каждым рыцарем и каждым хускарлом, каждым ополченцем и каждым ратником. Чувствовал их боль и ненависть. Рычал от ярости и выл от разочарования. Кричал от восторга, когда наносил особо удачный удар, и плакал, потеряв любимого коня.
Он был огненнобородым саксом Эглафом, на чьих волосатых кулаках еще не высохла кровь нормандского рыцаря, прославлявшего Карла Великого. Вертел над головой топор, раздавая полновесные удары. Валил с ног коней, раскалывал щиты и ломал добрые мечи двойной ковки. Схватившись в одиночку с тремя рыцарями, накидку одного из которых украшала черная голова собаки, Эглаф получил удар кончиком меча в лоб и долго отмахивался вслепую, пытаясь, но не успевая протереть глаза от залившей их крови, пока чья-то булава не размозжила ему правое плечо, а подбежавший прыткий оруженосец не перерезал горло под рыжей бородой.