Общественная жизнь мистера Тольромбля, мэра города Модфога
Шрифт:
— Но, мистеръ Дженингсъ, возразилъ Николасъ Тольромбль: — онъ задохнется.
— Я очень буду сожалть объ этомъ, но никому безъ его помощи не снять съ него этихъ военныхъ доспховъ. Они такъ странно надты.
Тутъ Недъ горько зарыдалъ и такъ печально замахалъ шлемомъ, что каменное сердце было бы тронуто, но такъ какъ у толпы сердце не каменное, то воздухъ огласился веселымъ хохотомъ.
— Господи, произнесъ Николасъ, поблднвъ при мысли, что Недъ можетъ задохнуться въ своемъ древнемъ костюм:- неужели, мистеръ Дженингсъ, ничего нельзя сдлать?
— Ничего, отвчалъ Недъ: — ршительно ничего. Господа, я несчастный, заживо погребенный въ мдномъ гроб.
Этотъ поэтическій образъ, плодъ его собственнаго воображенія, вызвалъ у Неда такой обильный потокъ слезъ, что толпа наконецъ почувствовала къ нему нжное состраданіе и начала гнвно спрашивать
Однако, оно не было приведено въ исполненіе, такъ какъ въ эту минуту явилась на сцену жена Неда Твиджера, и Недъ, увидавъ ея издали, отправился по привычк домой. Конечно, онъ не очень скоро передвигалъ ноги, которыя плохо шли подъ тяжестью мдныхъ доспховъ, несмотря на все желаніе поскоре очутиться дома. Поэтому, мистрисъ Твиджеръ вполн достало время осыпать бранью Николаса Тольромбля. Она прямо высказала свое мнніе, что онъ чудовище, и что если ея мужъ потерпитъ какой нибудь вредъ отъ мдныхъ доспховъ, то она предастъ Николаса Тольромбля суду, какъ убійцу. Высказавъ все это съ подобающей яростью, она послдовала за мужемъ, который ковылялъ по улиц, громко жалуясь на свою несчастную участь.
Какой плачъ и стонъ подняли дти Неда по его возвращеніи домой! Мистрисъ Твиджеръ долго старалась снять съ него военные доспхи, но все тщетно. Поэтому она кончила тмъ, что повалила его на кровать, какъ онъ былъ, въ латахъ, шлем, и цр. Страшно заскрипла кровать подъ тяжестью Неда, но не сломалась, и Недъ пролежалъ до слдующаго дня, кряхтя и отпиваясь ячменной водой. При каждомъ его стон, мистриссъ Твиджеръ громко заявляла, что ему подломъ, и другого утшенія несчастный не могъ добиться.
Между тмъ, Николасъ Тольромбль и торжественное шествіе продолжали свой путь до ратуши, среди криковъ и свистковъ толпы, которая взяла себ въ голову, что Недъ былъ бднымъ мученикомъ. Оффиціально водворенный на своемъ почетномъ мст въ зал муниципальнаго совта, новый мэръ произнесъ рчь, сочиненную его секретаремъ. Она была очень длинная и, вроятно, очень хорошая, но благодаря шуму толпы на улиц, никто ее не слышалъ, кром самого Николаса Тольромбля. Посл этого процессія двинулась обратно въ значительномъ безпорядк и въ Модфогъ-Голл Николасъ Тольромбль задалъ муниципалитету торжественный банкетъ.
Но обдъ прошелъ очень скучно, и Николасъ былъ сильно разочарованъ. Вс муниципальные совтники были такіе сонные, тупые старики. Николасъ произнесъ нсколько рчей, какъ лордъ мэръ въ Лондон, и даже сказалъ тоже самое, что лордъ мэръ и, однако, никто ему не рукоплескалъ. Только одинъ изъ гостей былъ въ веселомъ настроеніи, по онъ оказался дерзкимъ нахаломъ и назвалъ мэра Никомъ! «Что бы было, подумалъ Николасъ:- еслибъ кто-нибудь вздумалъ назвать Никомъ лондонскаго лорда-мэра? Онъ желалъ бы видть, что сказали бы на это меченосецъ, лтописецъ и прочіе должностные сановники столичной корпораціи. Они ему показали бы что такое Никъ!»
Но все это не было еще худшимъ дломъ Николаса Тольромбля. Еслибъ онъ не пошелъ дале, то остался бы до сегодня мэромъ и могъ бы произносить рчи до совершенной потери голоса. Но онъ почувствовалъ пристрастіе къ статистик и сталъ философствовать; а статистика и философія побудили его совершить нчто, увеличившее его непопулярность и ускорившее его паденіе.
Въ самомъ конц Большой улицы, заднимъ фасомъ къ рк, стоитъ таверна «Веселые лодочники», старинный домикъ съ полукруглыми окнами и одной комнатой, совмщающей въ себ кухню, буфетъ и столовую съ большимъ очагомъ и котломъ. Здсь собирались съ незапамятныхъ временъ работники и проводили зимніе вечера, попивая доброе, крпкое пиво и слушая веселые звуки скрипки и бубенъ. Содержатель таверны имлъ, какъ слдуетъ, разршеніе мэра и муниципалитета на производство торговли подъ музыку, но Николасъ Тольромбль прочелъ нсколько брошюръ и парламентскихъ отчетовъ о распространеніи преступленій, или слушалъ, какъ ихъ читалъ его секретарь, что сводится къ тому же, и онъ пришелъ къ тому неожиданному заключенію что скрипка и бубны боле развратили населеніе Модфога, чмъ вслкое другое обстоятельство, которое могло только придумать самое хитрое человческое соображеніе. Поэтому новый мэръ ршился удивить весь муниципалитетъ и нанести страшный ударъ Веселымъ Лодочникамъ, когда придетъ время возобновлять свидтельство на торговлю.
Наконецъ, наступилъ этотъ долго-ожидаемый день и краснощекій содержатель таверны явился въ ратушу съ сіяющимъ лицомъ, а до ухода изъ дома распорядился пригласить на вечеръ лишняго скрипача для торжественнаго празднованія годовщины его заведенія. Онъ почтительно просилъ муниципалитетъ возобновить ему разршеніе торговать съ музыкой, и муниципалитетъ уже хотлъ, какъ всегда, подписать это разршеніе, какъ вдругъ Николасъ Тольромбль всталъ и огорошилъ всхъ присутствующихъ потокомъ краснорчія. Въ цвтистыхъ выраженіяхъ онъ распространился о быстро увеличивающемся разврат въ его родномъ город и совершаемыхъ ежедневно въ его стнахъ излишествахъ. При этомъ онъ разсказалъ, какъ непріятно на него дйствовало зрлище многочисленныхъ боченковъ съ пивомъ, спускаемыхъ каждую недлю въ погребъ Веселыхъ Лодочниковъ, и какъ онъ два дня къ ряду сидлъ у окна противъ таверны, считая число лицъ, заходившихъ туда за пивомъ съ полудня до часа, когда между прочимъ большинство жителей Модфога обдаетъ. Изъ этихъ его личныхъ наблюденій оказалось, что въ пять минутъ вышло изъ таверны съ кружками пива среднимъ числомъ двадцать одно лицо, а умножая на двнадцать, это число составитъ 252 человка въ часъ, или, въ теченіи пятнадцати часовъ, во время которыхъ открыто заведеніе, три тысячи семьсотъ восемьдесятъ человкъ въ день, значитъ въ недлю двадцать шесть тысячъ четыреста шестьдесятъ. Затмъ онъ доказалъ очень краснорчиво, что бубны и развращеніе нравовъ — синонимы, а скрипка и безнравственныя стремленія — одно и тоже. Вс эти аргументы онъ подкрплялъ частыми ссылками на толстую книгу въ синей обертк и на ршенія лондонскихъ судей. Дло кончилось тмъ, что муниципалитетъ, озадаченный цифрами, и усыпленный длинною рчью, а главное желавшій поскоре отправиться обдать, отдалъ предпочтеніе Николасу Тольромблю и отказалъ Веселымъ Лодочникамъ въ разршеніи торговать съ музыкой.
Однако, хотя Николасъ восторжествовалъ, но его торжество было кратковременное. Его борьба съ кружками пива и скрипками, точно онъ самъ никогда не пользовался тмъ и другимъ, вскор возбудила противъ него общую ненависть и даже старые друзья стали отворачиваться отъ него. Мало по малу, ему надоло уединенное величіе Модфогъ-Голла и его сердце стало изнывать по теплому уголку въ Таверн Барочниковъ. Онъ сталъ сожалть, что вздумалъ сдлаться общественнымъ дятелемъ и сталъ, вздыхая, вспоминать о веселомъ времени, когда онъ торговалъ углемъ. Наконецъ, Николасъ Тольромбль дошелъ до такого отчаянія, что собрался съ духомъ, заплатилъ своему секретарю за треть впередъ и отправилъ его обратно въ Лондонъ. Посл этого онъ надлъ шляпу, спряталъ гордость въ карманъ и отправился въ Таверну Барочниковъ. Тамъ находилось только двое изъ его старыхъ друзей, и они очень холодно отвчали на его привтствіе.
— Что, вы теперь задумали запретить трубки, мистеръ Тольромбль? спросилъ одинъ.
— И доказать, что табакъ увеличиваетъ число преступленій? прибавилъ второй.
— Нтъ, ни то, ни другое, отвчалъ Николасъ, крпко пожимая имъ руки: — я пришелъ сюда, чтобъ сказать вамъ. Я очень сожалю, что такъ долго ломалъ дурака, и прошу позволенія занять мое старое мсто у камина.
Старики широко раскрыли глаза отъ изумленія и въ полуотворенную дверь выглянуло еще три или четыре старика, которымъ Николасъ со слезами на глазахъ повторилъ тоже. Вс они подняли радостный крикъ, отъ котораго задребезжали колокола на церковной колокольн и, пододвинувъ прежнее кресло, торжественно водворили въ немъ Николаса, который приказалъ подать самую большую чашу горячаго пунша и безконечное число трубокъ.
На слдующій день, Веселые Лодочники получили разршеніе торговать съ музыкой, и въ тотъ же вечеръ старый Николасъ и жена Неда Твиджера танцовали подъ звуки скрипки и бубенъ, которымъ, повидимому, отдыхъ былъ очень полезенъ, такъ какъ они никогда такъ весело не играли. Недъ сіялъ счастьемъ, отплясывалъ національный джигъ, ставилъ стулья себ на подбородокъ и соломинку на носъ, при громкихъ рукоплесканіяхъ всего муниципалитета, приведеннаго въ восторгъ его искуствомъ!
Однако, мистеръ Тольромбль-младшій не хотлъ разстаться съ прошедшимъ великолпіемъ и ухалъ въ Лондонъ, гд сталъ писать векселя. Впрочемъ, и это продолжалось не долго; вскор онъ запутался въ долгахъ и, раскаявшись въ своемъ расточительномъ поведеніи, вернулся въ родительскій домъ.