Обвинение в убийстве
Шрифт:
Казалось, Рейнер даже не заметил, что группа приближающихся людей напоминает ходячие трупы. Он заговорил, но голос его сорвался, и ему пришлось прочистить горло и начать заново:
– Франклин в больнице. У него был удар.
Они сидели, развалившись на креслах и диванах, как будто боялись оказаться рядом друг с другом. Тим и Рейнер начали говорить, выдавая информацию плоскими, невыразительными фразами.
Роберт поспешил заглотнуть несколько порций бурбона. Аист через соломинку тянул молоко.
Аненберг то и дело смотрела на влажное пятно на рубашке
Роберт покачал головой, его глаза затуманились от горя:
– Не могу поверить, что у старика удар.
Тим подумал о своей утренней встрече с Дюмоном – на тихой квартире, пропахшей старым ковром.
Рейнер сидел, наклонившись вперед: темно-серый клетчатый костюм, золотые запонки в манжетах. Тонкая полоска его усов казалась фальшивой:
– Я узнал об этом и позвонил в больницу. Сестра не дала мне с ним поговорить. Полагаю, он не мог говорить. Сегодня никаких посетителей. Завтра с утра я хочу перевезти его в «Седарс» на этаж для VIP-клиентов. Там мы сможем контролировать ситуацию.
– Чтобы он не сболтнул лишнего? – спросил Аист.
– Чтобы за ним ухаживали, – Рейнер задержал на Аисте раздраженный взгляд. – У Франклина есть старшая сестра, но он попросил, чтобы ей ничего не сообщали. Он не хочет, чтобы она прилетала сюда и суетилась.
– Она не замужем, – сказала Аненберг.
Установившееся молчание нарушалось только звоном льда о стакан и хлюпаньем, с которым Аист потягивал молоко через соломинку.
– Я думаю, нам всем есть чем заняться. Как вы смотрите на то, чтобы отдохнуть остаток уик-энда и встретиться вечером в воскресенье? – предложил Рейнер.
Взгляд Роберта был направлен в пустоту, словно он смотрел в бездонный колодец.
Митчелл сидел сложив руки на коленях и крепко прижав локти к бокам, что придавало его позе компактность и сосредоточенность. Его глаза сузились, словно он мысленно проводил подсчеты массы взрывчатки.
Тим переводил взгляд с одного брата на другого, и его злость росла:
– Немного передохнуть? Это не церковный Комитет. У нас есть вопросы, требующие срочного обсуждения.
Рейнер прочистил горло и благочестиво сложил руки:
– Давайте не будем показывать пальцем. Я знаю, казнь прошла плохо…
– Нет. Казнь не прошла плохо. Она вообще никак не прошла.
– Ну и, – спросила Аненберг, – из-за кого так получилось?
Все, кроме Митчелла, устремили взгляд на Роберта, который внимательно следил за маятником старинных часов. Роберт повел стаканом в сторону Тима:
– Рэк тоже лоханулся.
– Аминь, – сказал Тим. – Я должен был четко установить правила поведения во время операций. У нас здесь действует строгая, выверенная процедура. Там, в полевых условиях, нам тоже нужна процедура. У нас появится несколько новых правил.
– Например?
– Не сейчас. Сейчас мы ничего обсуждать не будем.
– Когда вернемся к работе, обсудим, – сказал Тим. – Подробно и в деталях.
Рейнер встал и провел руками по брюкам, разглаживая складки:
– В понедельник, в восемь.
Взглянув на него, Тим удивился, увидев в его глазах неподдельное горе.
В офисе Джошуа бормотал телевизор, поэтому Тим решил обойтись без лифта и проскользнул наверх по задней лестнице. Квартира ждала его. Матрас. Стол. Шкаф. Он придвинул стульчик к окну и сел, положив ноги на подоконник.
Он проверил голосовую почту на мобильном. Два сообщения. Первое было от Дрей. Ее голос, который он всегда узнавал по непередаваемым нюансам, проник в глубь него. Она изо всех сил старалась смягчить свой тон, сделать его более женственным – а это значило, что она сожалела и хотела быть мягкой.
– Тим, это я, – Долгая, с потрескиванием, пауза. – Здесь у меня… э-э… несколько документов, которые требуют подписи обоих родителей. Надо аннулировать медицинскую страховку Джинни, разобраться с тем, что осталось от выплат за колледж, и тому подобные вещи. Если бы ты… Если бы ты как-нибудь забежал, было бы здорово. Я буду дома завтра. Или, если хочешь, я могу оставить их на кухонном столе, и ты подпишешь их, когда я буду на работе. Но лучше… Лучше… – Вздох. – Я правда хочу тебя видеть, Тимоти.
Краткий момент счастья сломал неожиданно грубый голос Медведя:
– Рэк. Медведь. Не пора ли, черт возьми, позвонить?
Он позвонил Дрей, но наткнулся на автоответчик и оставил сообщение. Потом позвонил Медведю. Медведь сказал, что тоже хочет увидеть Дрей, и Тим договорился встретиться с ним у них дома завтра в полдень.
Он лег в постель, потому что больше делать было нечего.
Тим пытался представить Джинни в безмятежной позе, но в этих воспоминаниях все было каким-то стертым и ненастоящим. Потом Тим вспомнил сегодняшние события. Его мысли снова и снова возвращались к прошитому пулей лицу Дебуфьера; к смерти, с которой они столкнулись, и к тем жизням, которые Дебуфьер уже не сможет забрать в будущем. Но в этих убийствах была какая-то пошлость; в них не было справедливости.
Лейн был мертв, и Дебуфьер был мертв, но Джинни не было до этого никакого дела.
Через некоторое время Тим решил, что пустота комнаты для него – плохая компания. Он включил телевизор, и с экрана на него воззрилось лицо Мелиссы Июэ – радостное, окрашенное румянцем почти сексуального возбуждения: «Город снова кипит. Еще одна казнь подозреваемого преступника, Бузани Дебуфьера. Дебуфьера, по всей видимости, застрелили сразу же после того, как он совершил ужасную пытку».
На экране появились парни в плащах, роющиеся в дебрях дома Дебуфьера.
«…в Полицейском департаменте Лос-Анджелеса не дают ответа, считают ли они, что это дело как-то связано с убийством Лейна. Однако внутренние источники сообщают, что на месте обоих преступлений были обнаружены кусочки редкого провода…»
Чувствуя, как его раздражение выросло еще на несколько градусов, Тим переключил канал. На экране замигал черно-белый фильм «Оставьте это бобру». Героиня фильма стиснула бобра в объятиях, и он закрыл глаза. Сцена была слащавой до тошноты, но Тим не стал переключать канал и вскоре заснул.