Обычная магия
Шрифт:
Папа находился в своей мастерской, мелькала игла, когда он сильно хмурился из-за сложного эскиза вышивки по специальному заказу.
–– Привет, кареглазая девчушка, –– сказал он, не поднимая глаз. –– Что случилось?
–– Они хотят сделать официальное предложение, –– закончила я, изложив происходящее.
Папа отложил иглу и поправил свои усы. Они у него лихие пиратские, да и вообще, он до сих пор раскачивается на люстре и сшибает маму с ног.
–– Чей черед?
–– Мамин, но они не такие славные –– по-крайней мере, один из них, и ты знаешь, как мама с такими расправляется. Они настаивают высказать предложение
–– Хочешь побыть здесь, пока я от них избавляюсь? –– спросил он.
–– Ни за что, –– сказала я. –– Это моя любимая часть.
–– Тогда пошли, –– сказал он, обнимая меня. –– Зачем они здесь?
–– Им нужен артефакт, чтобы исполнить пророчество и остановить злого короля.
–– Им нужен новый сюжет. Этот уже устарел.
Голос Варвара Майка разносился по всему холлу. Он выражал снисхождение «позвольте мне объяснить еще раз» тоном. Тон этот принуждает делать противоположное.
–– Слушайте, я понимаю, вы привязаны к девочке, но она больше не ваша сестра. Она простушка и опасна, если с ней не поработать правильно.
Оливия принялась изъяснять ему, как именно он работает, когда в комнату ввалился папа.
–– Что вы предлагаете? –– Парень был огромен.
–– Десять...
–– Нет, спасибо. До свидания, –– сказал папа.
–– ... тысяч. Десять тысяч, –– сказал Варвар Майк.
–– Нет, спасибо. До свидания.
–– Десять тысяч. Пятнадцать.
–– До свидания, –– повторил папа. Мои братья и сестры заулыбались.
–– Чего вы хотите? Мы заплатим сколько угодно.
–– Я хочу, чтобы вы ушли.
Женщина развела руками.
–– Вы невероятные люди. Я собираюсь обсудить это с Гильдией. Они сказали нам, что тут будет простушка. Вот наша простушка, мы заработаем бабки.
–– Бабки? –– Впервые в жизни папин голос прозвучал опасно.
–– Да, бабки, –– сказал Варвар Майк. Он уставился на нас. –– У вас, ребята, простушка, как вы можете этого не знать? Это стандартная процедура, мужик. Когда обнаруживается простушка, не нужная городской Гильдии, они кидают клич. –– Он указал на меня. –– Эта простушка наша. Назови цену, чувак.
–– Эллен, –– прокричал папа. –– Вызывай полицию! У нас нарушители.
В следующий момент прибежала мама, ее мокрые волосы оставляли влажные пятна на халате. Она просчитала ситуацию и схватила меня так крепко, что я ходила с отпечатками ее пальцев следующие два дня.
–– Ты хочешь купить моего ребенка. Мою дочь это заинтересует. –– Когда они взглянули на Оливию, мама добавила: – Мою старшую дочь, которая работает на короля.
На этом авантюристы застыли. Варвар Майк уставился на всех нас и свою напарницу. Лицо его было дружелюбным, со слегка бестолковой улыбкой, но папа и мама у меня водятся давно, чтобы я знала, когда взрослые общаются, не произнося ничего. Его подруга вылупилась на меня. Реально вылупилась – обведя нас от макушки до пят – так на меня еще никто не смотрел. Но взгляд этот не был взглядом на человека; скорее он был таким, словно у нее увели ковер, который она хотела купить. Это был взгляд, говорящий «А ты ничего так». Хуже уже и быть не могло.
Затем она развернулась к Варвару Майку и пожала плечами. Тот улыбнулся нам и сказал, что ему придется жить с их решением, пожал всем руки и ушел. Его подруга на прощание ничего не сделала, что нас устроило.
Гил выждал минутку, скользнул в заклинание невидимости и последовал за ними. Он вернулся через двенадцать минут и подтвердил, что приключенцы вышли из города, направляясь на север. Это не удержало маму от бдительного вызова копов, а Оливию от закладывания вокруг дома дополнительного ряда камней, защищавших наш дом.
6
Остаток лета был довольно спокойным... никаких больше предложений, никаких больше авантюристов. Множество раз я подолгу солнечным утром засиживалась на подоконнике в папином магазине, множество раз я слушала бормотания Гила и его нападки на нас из-за кухонного стола, когда мы меньше всего этого ожидали, с криками: «Что тебе нравится больше... «разъяренный» или «доведенный до белого каления»?
Утро, когда мы уезжали, было занятым с первой секунды спешкой-спешкой-спешкой. Проснулись. Помылись. Оделись. («Белье, Эбби», –– прокричала мама, предупреждающе указывая на меня пальцем.) Джереми был посреди своего ежегодного приступа тревоги «я возвращаюсь в школу», он беспокоился, что недостаточно бутылочек с микстурами и куда он запаковал свой гримуар, и почему он уложил его первым, а не оставил, чтобы поучиться в полете? (Что было странно, потому что у Джереми обычно своя книга заклинаний, приклеенная к рукам.) Оливия сделала на скорую руку вафли на завтрак.
Будто я была нормальным ребенком – волшебным ребенком, то есть идущим в волшебную школу. Я не прощалась; у моей семьи есть способы связываться друг с другом, независимо от разногласий или расстояния, вот почему я не плакала. Оливия – со свирепыми глазами, ломающимся голосом – схватила меня и прижала к себе, пока ей не удалось наконец прошипеть:
–– Клянусь, Эбби, если мы не будем получать от тебя вестей каждую неделю, то я притащу тебя домой за волосы. Я не шучу.
–– Да ладно тебе. Не похоже, что мы никогда не увидим ее снова, –– сказал Гил, обнимая и кружа меня. –– Кстати говоря, Эбс, можно я займу половину твоей спальни? –– Оливия шлепнула его. –– Ай! Что? Я не пытаюсь избавиться от воспоминаний о ней. Это небольшое расширение моего рабочего места. Мне нужно учиться.
–– Ты хочешь учиться в комнате Оливии? –– спросила я.
–– О, нет. Я планирую выкупить ее.
–– Я не продам. –– Оливия фыркнула, прикрывая глаза.
–– И этот дом не ваш, –– напомнил нам папа.
–– Ты можешь занять мою комнату, если мне позволено решать, –– сказала я.
–– Что? Эбби? Я ожидал бы этого от Оливии, потому что у нее черная, гнилая яма вместо сердца, но ты? –– Гил приложил руку к груди и приложил все усилия, чтобы выглядеть потрясенным. –– Моя младшая сестренка. Которую я убеждал родителей оставить, просто по доброте душевной. Они хотели избавиться от тебя, потому что ты забавно выглядела.
–– Это не смешно, –– сказала Оливия.
Гил проигнорировал ее.
–– Ты знаешь, ведь у всех есть веснушки. Они хотели назвать тебя Крапинка и пожертвовать в местный приют для животных, но я сказал нет. Я сказал: давайте не будем судить ребенка только по количеству веснушек...
Я тихо обняла Гила.
На лужайке перед домом папа встряхнул один из стареньких ковров – зелено-золотой со спутанной бахромой – сплетенный им еще в колледже. Это был простой, без излишеств ковер-самолет, самый большой и самый важный, потому что мы оказывали Алексе услугу.