Обычные люди
Шрифт:
– Слушайте, – произнесла она, – давайте-ка я вам кое-что объясню. Вам опасно сейчас ехать домой, потому что у вас может произойти разрыв, и тогда вы истечете кровью и умрете. Вы понимаете, что я вам говорю? Мы не сможем вас спасти, если что-нибудь случится. К нам тут на прошлой неделе поступила женщина – у нее произошел разрыв прямо в приемной. Дома она бы, скорее всего, умерла. У другой женщины случился разрыв, когда она была дома, и умер ребенок. Да-да. Но если вы правда хотите домой, я могу вас сейчас же выписать – если вы и правда этого хотите. Я бы настоятельно рекомендовала, чтобы вы остались здесь. Но решать вам.
В свете новых аргументов Мелисса покорилась. Она отказалась от мечты о постепенном
Майкл шагал рядом с ней в голубом больничном комбинезоне, среди целого моря ассистентов. Все были в зеленых шапочках.
В операционной воздвигли временную ширму между почти-матерью и ее животом – чтобы она ничего не видела. Ей было видно, лишь как мелькают острые кончики инструментов.
Щелканье и звяканье скальпелей и ножниц. Серебристые лезвия, сверкнув под ярким светом, делают надрез.
И вот – ребенок, внезапно поднятый чьей-то рукой, словно мокрый мешочек.
– Большой мальчик, – заметил кто-то.
Майкл поднес его поближе, чтобы Мелисса могла посмотреть. Крошечное личико, обернутое белым. Сладенькое бежевое личико. Под одеяльцем он оказался ярко-розовый и желтоватый, розовее всего – в ямке между лопатками, желтее всего – на подошвах ступней, длинных, с длинными пальцами, один из которых завернулся внутрь от тесноты в последние месяцы. Кривоватые и косолапые ножки. А еще – длинные руки, извивающиеся, танцующие, словно задуманные как крылья. Глянцевитые черные волосы с золотистой прядкой на затылке, прямо над шеей. Темно-синие глаза, плавно скользящие туда-сюда, словно хрустальные шарики. Беспокойный взгляд. Рот шестиугольником – когда плачет. Ее отпрыск, ее продолжение. Она посмотрела на него, и исчезло все, кроме любви.
Они повезли его домой воскресным утром. Над Камберуэллом стелился беззвучный и серый день. Обрывки туч тянулись на запад. Воздух шелковился на щеках, и Мелисса заплакала прямо на широких ступенях больницы, потому что поняла: вот та жизнь, которой она отныне будет жить, – этот мужчина, этот мальчик, эта девочка, – и теперь уже ничего существенно не изменится. А еще потому, что она принесла это новое дыхание, это маленькое сердце в такое большое и опасное место. Они отвезли младенца в свой домик на Парадайз-роу. На стене в главной спальне Мелисса повесила красное деревянное сердечко, а под ним стояла люлька. С младенцем. Затем последовали две недели, полные того особенного волшебства, которое окружает новорожденного. Две потусторонние недели, когда сам воздух поет колыбельные, и вы всё смотрите и смотрите на складочки и гримаски этого маленького лица и вместе засыпаете вокруг вашего спящего детеныша, словно причудливые завитушки, словно скрипичный ключ.
– Мне кажется, началась новая стадия моей жизни, – призналась она Майклу, стоя у окна.
– Да, понимаю, – отозвался он.
На следующей неделе из пьесы изъяли одного из ключевых героев – Майкл вышел на работу.
До рассвета оставалось еще несколько часов. Они закрыли за собой калитку и вошли в дом, который после пышности вечеринки казался меньше и уже, чем обычно. Мелисса шла впереди – по узкому коридору, где два человека не могли идти бок о бок. По пути она сбросила свои зеленовато-желтые сандалии. Ей хотелось спать. Ей не хотелось длить музыку в мягкой тиши простыней, в то время как за окнами разгорается свет и поют птицы. Но она чувствовала желание Майкла, его особую серьезность. Он проследовал за ней на кухню, где Мелисса решила заварить чай. Ромашковый, чтобы лучше спалось.
– Тебе налить? – спросила она.
– Нет, спасибо.
Он предпочел бы бренди – поздний сладкий праздник, в пустом доме, где не мельтешат маленькие ручки и ножки, где рано поутру никто не просит хлопья. Майкл взял бутылку с винной полки, которой пользовался только он, и наполнил себе бокал. И в свою очередь предложил налить Мелиссе. Зевая, она покачала головой, и он недовольно прислонился к квадратной раковине. Под их ногами источал тепло пол цвета паприки. На холодильнике висело семейство Обама в виде магнита, дразня их своим возмутительным совершенством и успехом; длинные руки Мишель обнимали девочек, Барак победоносно улыбался. Вокруг располагались магниты попроще: школьная награда Риа за хорошее поведение за обедом; самодельный серебристый Санта-Клаус; легкомысленная жалоба прописными буквами: «ВЧЕРА БЫЛ ПРОСТО АД, И СЕГОДНЯ УЖЕ ТОЖЕ!» – Майкл каждое утро соглашался с этой максимой, собираясь на работу. У него была стабильная, солидная должность: менеджер по корпоративной социальной ответственности в управляющей компании, – хотя когда-то он намеревался стать радиоведущим. Со своим остроумием и мелодичным голосом Майкл был просто создан для этой работы. Но он не продвинулся дальше пиратских станций: а потом понадобились деньги. Иногда он завидовал свободному графику Мелиссы, ее творческой профессии (она писала статьи для модного журнала). Он глотнул чудесного, согревающего бренди и предложил ей массаж.
– Мм… Ну может быть, – отозвалась она.
Но Мелисса была не любительница массажа, Майкл знал это. Рефлексотерапия, джакузи – все это не производило на нее никакого впечатления. Она предпочитала активность: бег, плавание, йогу. За ее узкими плечами и тонкой шеей таилась физическая сила. Мелисса была вся энергия – и телом и духом, в то время как Майкл был по природе расслабленным и небрежным. Он предпочитал сидячую жизнь и пассивную роль принимающего. И любил джакузи. В этом заключалось одно из принципиальных различий между супругами.
Когда чай был готов, Мелисса прошла сквозь неудачные двойные двери в ванную. Там было страшно холодно, несмотря на подогрев плитки цвета паприки, к тому же громко гудел вытяжной вентилятор: возникало ощущение, что находишься внутри электрогенератора. Панель, идущая вдоль ванны, расшаталась и начала отходить. Вытерев лицо, ровно в тот момент, когда она открыла глаза и отвела полотенце, Мелисса вдруг увидела, как что-то ползет по этой панели, вверх по ее вертикальному краю, прилегающему к стене. Оно дернулось, странно сверкнуло коричневым и скрылось в щели над панелью. Это была мышь, крупная мышь.
– Черт! – воскликнула Мелисса.
– Что такое?
– Там под ванной мышь.
– Что?
– Я серьезно, я ее видела. Она вон туда пролезла. – Мелисса показала.
– Ты уверена? – спросил Майкл.
Она уже отступила в зону столовой и теперь переминалась с ноги на ногу.
– Та женщина сказала, что мышей тут нет. – Она имела в виду Бриджит. – Я ее спрашивала. Она сказала, тут нет мышей.
– Придется кого-нибудь вызвать. – Майкл почувствовал раздражение, оттого что мышь явилась крайне не вовремя, и в то же время тревогу, которую твердо решил не выказывать. Он терпеть не мог эту гадость. Он ими брезговал. – Вообще-то я думал, что в наше время женщинам не положено бояться мышей, – шутливо заметил он, глядя, как она торопливо семенит к лестнице. – Считай себя феминисткой.