Обыкновенная Арктика
Шрифт:
Долго бродили люди по тундре, а все не слышно было моря. Наконец остановились. Голодные, усталые, они сгрудились все вместе. Никто не роптал, не жаловался. Все только молча смотрели на начальника и ждали, что он скажет: идти дальше — куда? — или лечь здесь на черные камни умирать. Они сумели бы умереть как мужчины, без жалобы и стона, как умеют только эскимосы, чья главная добродетель — терпение, и главный порок — покорность судьбе.
Начальник медленно опустил руку в карман и вытряхнул оттуда на ладонь крошки шоколада. Эскимосы молча ждали. Он потряс крошки в руке. Это были жалкие маленькие крошки, они перекатывались по широкой ладони туда и сюда, а люди смотрели, как катятся крошки, и ждали, что будет дальше.
Ушаков подсчитал крошки и разложил их на четыре кучки, и это были равные кучки, одна, как другая.
— Ешьте! — сказал начальник и протянул ладонь.
Их было четверо: Ушаков, Таян, Етуи и огромный неуклюжий Кивьян, похожий на добродушного медведя. Каждый слизнул свою часть шоколада с ладони начальника, а Ушаков слизнул свою часть последним. И все четверо на всю жизнь запомнили это великое братство голода.
А потом вдруг услышали шум, веселый, гулкий ропот и поняли, что это море, что это жизнь, что это дом. И начали радостно кричать, и смеяться, и петь. И только тогда впервые улыбнулся молчаливый начальник и облегченно всей грудью вздохнул.
3
Теперь не голодал Таян. И старая Инкали не умирала с голоду. И Пувзяк, и Утыхтыкан, и Коконга ели каждый день. Нет, не обманул большевик — голода больше не было.
Но оставался страх.
Мир, в котором родился и вырос Таян, был узок и мрачен. Человеку в нем было мало места. Небо, вода, земля, тундра — все принадлежало духам. Духи были добрые и злые, но злых было больше. Добрые жили у очага в яранге, то были смирные, домашние и малополезные боги. Злые были сильней. Они носились вокруг, подымали бурю на море, пугали зверя в тундре, посылали метели на землю, болезнь, и смерть, и голод на человека. Голод — самый страшный и беспощадный дух!
Люди жались у берега в своих дырявых ярангах. Они не жили, а приспосабливались к жизни, чтобы не умереть. Они были беспомощны перед лицом страшного, непонятного им мира. Они жались к морю, но боялись его. В море была их пища, но страшно было море: льды, штормы, злые духи.
Все было страшно: и жизнь, и смерть, и злые духи, и купцы из-за моря. Старый Кисимбо о купцах говорил, как о злых, духах, со страхом и почтением. Он боялся их, как боялся всего. Они давали ему, что хотели, и брали, что им нравилось. Все-таки они оставляли жизнь. Он был благодарен и за это и жил, голодая и дрожа от холода и страха в своей яранге у моря, в бухте Провидения. Его провидением были боги моря, американские и русские купцы, голод и смерть.
В этом страшном мире Таян брел ощупью. Страхи, доставшиеся ему по наследству от предков, окружали его со всех сторон. Он боялся и того, что знал, и еще больше того, чего не знал. Да, это таинственное и неосязаемое, разлитое вокруг и неощутимое, было еще страшнее.
Эти страхи не покинули его и на острове. Он привез их сюда с собой. Эскимосы заселили остров не только своими семьями, но и своими духами; они притащили их, словно груз за спиной. Они отвели северный берег острова злому черту Тугнагаку. Они задабривали его табаком, чаем и сахаром и обещали ему не трогать его владений. Они боялись его и хотели жить с ним в добром соседстве: ему — северный берег, им — южный.
Но северный берег был богат зверем. Начальник упорно звал туда за собой эскимосов. Он соблазнял их охотничьей удачей. А они качали головами и отвечали:
— Нет удачи там, где Тугнагак.
И Таян, мечтавший стать великим охотником, тоже боялся Тугнагака. Он готов был пойти с начальником еще раз посмотреть северный берег, но жить там, охотиться — нет.
В это время умер старый Иерок. Его смерть напугала Таяна. Он увидел в ней злую руку Тугнагака. Он задрожал от страха и видел, как дрожат его товарищи.
— Ты один пойдешь? — спрашивали эскимосы покойника. — Ты никого не возьмешь с собой? После тебя никто не умрёт?
Чтобы покойник мог отвечать, они подложили деревянный брусок под труп, и друзья покойного — Етуи и Кмо — подымали конец бруска. Если покойник хотел сказать «да», его легко было приподнять, если «нет», труп становился таким тяжелым, что его никак нельзя было оторвать от земли. В это верили и Етуи и Кмо, подымавшие бревно, верил и Таян, и все эскимосы.
Покойник давал успокоительные ответы: он никого не возьмет с собой, никто не умрет. Но осторожные эскимосы не верили. Они приняли свои меры. Они отрясли свою одежду над покойником, передав ему все свои болезни. Они изломали нарту, принадлежавшую покойному, разрезали ремни и лямки, разбили чашку, из которой он пил, продырявили чайник, сломали нож. Если Иерок захочет вернуться, он не доедет на поломанной нарте, он не починит нарты сломанным ножом.
Но и это не успокоило их. Они затем «закрыли дорогу» в поселок, чтоб Иерок не нашел ее. Они спутали след, по которому везли похоронную нарту. Они петляли, возвращаясь домой, делали хитрые узлы, стежки, кружили по тундре. Вернувшись, они вытрясли свои одежды над кострами. Они сжигали недуги, прилипшие к их одежде от покойника. Наконец, все еще испуганные, они разошлись.
Долго еще боязливо озирался Таян, не идет ли за ним Иерок. Не смерть была страшна — страшно было то таинственное и непонятное, что скрывалось там, в стране северного сияния, в царстве теней, куда ушел Иерок и откуда он может вернуться, страшный, потусторонний, не похожий на простого и доброго Иерока, каким он был в жизни.
Этого боялся Таян. Он боялся выходить далеко за пределы поселка. Свои капканы он расставил невдалеке от жилья. Он мечтал стать великим охотником, но боязливо косился на север, в сторону владений Тугнагака.
Когда песец, наконец, попался в ловушку Таяна, молодой охотник, торжествуя, принес начальнику добычу.
— Я добыл! — кричал он, размахивая пушистым хвостом зверька. — Сам добыл!
Он ждал похвал, наград, одобрений, но Ушаков сказал ему:
— Что ж, хорошо, Таян. Но другие охотники добыли больше.
И Таян в сердцах бросил песца наземь и, опечаленный, злой, ушел.
Как добыть песцов, если капканы стояли чуть ли не у самого жилья? Песец хитер и не забегает сюда. А идти далеко в тундру Таян боялся: медведи бродят вокруг, злой Нанек сердит на людей, незванно явившихся на остров.
Однажды Таян вез продукты охотникам, отправившимся на север.
Он ехал, забыв свои страхи, и пел. Он пел: «Это едет Таян, молодой, сильный охотник. Он ест теперь много мяса и будет большим и ловким. Он убьет Нанека и съест его сердце».