Обыкновенное чудо. Дракон.

Шварц Евгений Львович

ПЕРВЫЙ

Я наслаждаюсь девушки природою…

ВТОРОЙ

Давай ее сюда, я сейчас ее изуродую.Смотри!Я для начала и покаЕе лишаю языка.Всегда она заговорит.Я недоволен и сердит.Она юлит и так и сяк,Но вот ее язык иссяк,А мой несвойствен ей никак.Смотри!Она стоит без языка,В ней стыд, покорность и тоска.Потом она стесняться будетПростых движений живота.Свои желания забудет,И просияет чистота.И вот прозрачная девицаНа шкафчике сидит, как птица.Склонив безумные глазища,Она чирикает со мной.Из рук моих вкушает пищу,Смешит гостей и влагой прыщетКак бы снарядик костяной.

ПЕРВЫЙ

Но ведь это против законов природы.Женщины – существа интересной породы.Когда они так преобразовываются,Страшные катастрофы образовываются!Ведь эта дева – ваша муза,А муза все же, как-никак,Жива,

тепла и голопуза,Сама вступает с вами в брак.Поводит теплыми руками,Подходит теплыми боками,Простую жажду вызывает,Тоску, в которой счастье бродит,Как бродит в зернах теплота,Когда росток из них выходит,Наверх…

ВТОРОЙ

Какая простота!Дурак играл на балалайкеИ вдруг, как зернышко, расцвел.О несознательной хозяйкеО музе разговор завел…Сейчас я спички достаюИ поджигаю жизнь твою.

ПЕРВЫЙ

Я не знал ни дня, ни часа,У окошка я сидел,Балалайку скромно дергал, —Потихоньку песни пел.О великий литератор,Замечательный оратор.Извините, я горюИ нескладно говорю.Тлеет бедный мой живот,В бороде сгорают крошки,Из моей несчастной ножкиБесполезный дым идет.Смотрит заяц из куста,Шерсть прекрасна и густа.Извините, я горю,Я нескладно говорю,Но однако же, товарищ,Посмотри-ка, дорогой,Я встаю в дыму пожарищПобедитель и герой.В результате столкновеньяПросвещенный великанЧерез копоть и туманЯ восстал венцом творенья.Добродушные вулканыИ глубокие моряОкружают великана,Оживленно говоря.Посмотрите, он горитИ свободно говорит.Все понятно, все приятно,Все доступно, все мое,Не хочу идти обратноВ неопрятное жилье.Пусть летит огонь по жилам,Служит он великим силам.

[Начало 20-х годов]

Идиот

Додя. Лида, Лидочка. Чего мы тут сидим, разговариваем. Лидочка, Лида!

Лидия Сергеевна. Не знаю.

Додя. Мы их боимся? Вы боитесь идиотов?

Лидочка. Идиоты! Шепчутся. Нет, вы послушайте, почему я к ним хорошо отношусь. Осторожно отношусь. (Читает.)

Смотрю я и вижу —Идет идиот.Все ближе и ближе.Сейчас подойдет.Знакомая рожа —И прыщик, и цвет,И мышцы, и кожа,И просто одет.Согласно законамСгибает бедро,В бедре электроны,Их держит ядро.Миры вереницейПо телу летят,Огромны границыОт тела до пят.По мерам и числамОн гладит, он бьет,Он гадит, он чистит,Он песни поет.Подобно погоде,Подобно грозе,Ко мне он подходитПо точной стезе.Приятны и гнезда,И птицы, и лес,Понятные звездыСияют с небес.Но эта конечность,И ноздри, и зад,Где сила и вечностьКлокочут, блестят!Что делать? Подходит,Серьезно глядит,Руками поводитИ тихо гудит.Какая-то силаЕго завела,Волос накрутила,Ушей наплела.Хвалить, восхищаться?Но он не поймет —Ругать, защищаться?Но он идиот.И я притворяюсь,Что мне ничего,Смиренно стараюсьНе трогать его.

[Начало 20-х годов]

Эпиграмма на Шкловского

Уставший и остывший,С постылою судьбой,Незнавший и забывший,Как быть ему с собой.За ним несется ветер,Трава скользит у ног,Сверчок свистит на вечер,Встревоженный сверчок.Вода журчит в канавеДалеким ручейком,А свет скользит в канавуИ пляшет кувырком.А он идет унылый,Усталый, постылый,Сутулый и пустой,С карманною могилой,С фарфором за спинойИ с гамбургской луной.

[1924 – 1926]

* * *

Я не пишу больших полотен —Для этого я слишком плотен,Я не пишу больших поэм,Когда я выпью и поем.

[20-е годы]

Стихи о Серапионовых братьях, сочиненные в 1924 году

Серапионовы братья —Непорочного зачатья.Родил их «Дом искусств»От эстетических чувств.Михаил Слонимский:Рост исполинский, —Одна нога в ГосиздатеИ не знает, с какой стати,А другая в «Ленинграде»И не знает, чего ради.Голова на том свете,На дальней планете,На чужой звезде.Прочие части неизвестно где.Константин ФединКрасив и бледен.Пишет всерьезЗадом напередЦелуется взасос.И баритоном поет.Зощенко МихаилВсех дам покорил —Скажет слово сказом,И готово разом.Любит радио,Пишет в «Ленинграде» оРазных предметахПолонская Елизавета.Вениамин КаверинБыл строг и неумерен.Вне себя от гневаТак и гнул налево.Бил быт,Был бит.А теперь ВениаминОбразцовый семьянин,Вся семья СерапионоваНыне служит у Ионова.

15/III.1928

Случай

Был случай ужасный – запомни его:По городу шел гражданин Дурнаво.Он всех презирал, никого не любил.Старуху он встретил и тростью побил.Ребенка увидел – толкнул, обругал.Котенка заметил – лягнул, напугал.За бабочкой бегал, грозя кулаком,Потом воробья обозвал дураком.Он шествовал долго, ругаясь и злясь,Но вдруг поскользнулся и шлепнулся в грязь.Он хочет подняться – и слышит: «постой,Позволь мне, товарищ, обняться с тобой,Из ила ты вышел когда-то —Вернись же в объятия брата.Тебе, Дурнаво, приключился конец.Ты был Дурнаво, а теперь ты мертвец.Лежи, Дурнаво, не ругайся,Лежи на земле – разлагайся».Тут всех полюбил Дурнаво – но увы!Крыжовник растет из его головы,Тюльпаны растут из его языка,Орешник растет из его кулака.Все это прекрасно, но страшно молчать,Когда от любви ты желаешь кричать.Не вымолвить доброго словаИз вечного сна гробового!. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Явление это ужасно, друзья:Ругаться опасно, ругаться нельзя!

[Начало 30-х годов]

Страшный суд

Поднимается в горуКрошечный филистимлянинВ сандалиях,Парусиновых брючках,Рубашке без воротничка.Через плечо пиджачок,А в карманах пиджачка газетыИ журнал «Новое время».Щурится крошка через очкиРассеянно и высокомерноНа бабочек, на траву,На березу, на встречныхИ никого не замечает.Мыслит,Щупая небритые щечки.Обсуждает он судьбу народов?Создает общую теорию поля?Вспоминает расписание поездов?Все равно – рассеянный,Высокомерный взгляд егоПри небритых щечках,Подростковых брючках,Порождает во встречныхГлубокий гнев.А рядом жена,Волоокая с негритянскими,Дыбом стоящими волосами.Кричит нескромно:– Аня! Саня!У всех народностейДети отстают по путиОт моря до дачи:У финнов, эстонцев,Латышей, ойротов,Но никто не оретСтоль бесстыдно:– Аня! Саня!Саня с длинной шейкой,Кудрявый, хрупкий,Уставил печальные очи своиНа жука с бронзовыми крылышками.Аня, стриженая,Квадратная,Как акушерка,Перегородила путь жукуЛистиком,Чтобы убрать с шоссе неосторожного.– Аня! Саня! Скорее. Вам пораПить кефир.С горы спускаетсяКлавдия Гавриловна,По отцу Петрова,По мужу Сидорова,Мать пятерых ребят.Вдова трех мужей,Работающая маляромВ строй-ремонт-конторе.Кассир звонил из банка,Что зарплаты сегодня не привезут.И вот – хлеб не куплен.Или, как некий пленник, не выкуплен.Так говорит Клавдия Гавриловна:Хлеб не выкуплен,Мясо не выкуплено,Жиры не выкуплены.Выкуплена только картошка,Не молодая, но старая,Проросшая, прошлогодняя,Пять кило древней картошкиГлядят сквозь петли авоськи.Встретив филистимлян,Света не взвиделаКлавдия Гавриловна.Мрак овладел ее душой.Она взглянула на них,Сынов божьих, пасынков человеческих,И не было любви в ее взоре.А когда она шлаМимо Сани и Ани,Худенький мальчик услышал тихую брань.Но не поверил своим ушам.Саня веровал: такЖенщины не ругаются.И только в очередиНа страшном суде,Стоя, как современники,рядышком,Они узнали друг другаИ подружились.Рай возвышался справа,И Клавдия Гавриловна клялась,Что кто-то уже въехал туда:Дымки вились над райскими кущами.Ад зиял слева,С колючей проволокойВокруг ржавых огородов,С будками, где на стенахБелели кости и черепа,И слова «не трогать, смертельно!»С лужами,Со стенами без крыш,С оконными рамами без стекол,С машинами без колес,С уличными часами без стрелок,Ибо времени не было.Словно ветер по травеПронесся по очереди слух:«В рай пускают только детей».«Не плачьте, Клавдия Гавриловна, —Сказал маленький филистимлянин, улыбаясь, —Они будут посылать нам оттуда посылки».Словно вихрь по океану,Промчался по очереди слух:«Ад только для ответственных».«Не радуйтесь, Клавдия Гавриловна, —Сказал маленький филистимлянин,улыбаясь, —Кто знает, может быть, и мы с вамиЗа что-нибудь отвечаем!»«Нет, вы просто богатырь, Семен Семенович, —Воскликнула Клавдия Гавриловна, —Шутите на страшном суде!»

[1946 – 47] 

Письма жене

Из писем жене E.И. Зильбер (Шварц)

25.

(Ленинград) (1928)

Милый мой Катарин Иванович, мой песик, мой курносенький. Мне больше всего на свете хочется, чтобы ты была счастливой. Очень счастливой. Хорошо?

Я всю жизнь плыл по течению. Меня тащило от худого к хорошему, от несчастья к счастью. Я уже думал, что больше ничего интересного мне на этом свете не увидеть. И вот я встретился с тобой. Это очень хорошо.