Очарование темноты
Шрифт:
— Ты права, лесом нельзя пренебрегать, — признался Платон. — Я согласен, но при условии, что ты станешь моим акционером.
Цецилия, расхохотавшись, обняла Платона и сказала:
— Буду кем угодно, только избавь меня и папу от этого дремучего наследства. Я уже вызвала лесничего. Очень колоритная фигура. Увидев его, ты все поймешь и правильно рассудишь...
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Лесничий появился скорее, чем ожидали.
— Как вы так? — спросил его Родион Максимович. — Вам же
Лесничий ответил:
— Зачем надо по кругу на пароходе ездить? Лучше на коне, и билет не надо покупать.
— Вы на лошади? — удивился Скуратов. — В такую даль?
— Какая даль, Родион Максимович! Мы рядом живем. Четыре дня — и тут. Через большой камень только нелегко, а потом опять легко.
Лесничего звали Ильей Сысоевичем Парминым. Он так и назвал себя изумленному его видом Платону.
Пармин был очень странно одет. Широкий резиновый, с кожаным кармашком кушак. Кургузый пиджак. Брюки с напуском поверх голенищ. Выцветшая косоворотка. Говорил он с акцентом, какого Платон не знал.
Познакомились. Обменялись ни тому, ни другому не нужными словами.
— Вы русский, Илья Сысоевич?
— Русский. Все мы теперь русские, Платон Лукич.
— А родители ваши?
— Да тоже ж, пожалуй, русские, а там кто их знает.
— Вы давно служите лесничим?
— Как помню себя. Всегда.
— А где вы получили образование?
— У себя. Хорошо учили. Трудно было.
— Почему трудно? Не давались знания?
— Нет, давались. Били много.
— За что?.
— Не знаю. Без этого, сказывали, нельзя, учить.
— И сколько же лет вы, Илья Сысоевич, учились?
— Долго. Сначала две зимы. Потом хворал зиму. Потом опять зиму учился. И летом книжку читал.
— О чем? Какую книжку?
— Не помню. Толстая книжка. Вершка два.
— В чем же состоит ваша работа?
Пармин не понял вопроса. Платон переспросил:
— Что вы делаете? Какова у вас работа?
— Всякая работа. В лесу много работы. Зверя бью. Рыбу с женой ловим. Есть-то ведь надо. Дом большой. Топить надо. Много дров пилим. Зима долгая. А без тепла в доме как?
— А как вы смотрите за лесом? — Платон хотел сказать: «Как наблюдаете за лесом?», да побоялся, что его не поймут.
— Глазами смотрим, Платон Лукич.
— А как проверяете, когда рубят лес?
— Тоже глазами.
— Измеряете?
— Как же не измерять.
— Как измеряете?
— Тоже глазами. Глаза видят, какой плот. Сколько плотов. Меня не обманешь. Караулю, когда плоты идут. В книжку пишу.
Платон понял, что ничего он не сумеет выяснить, лесничий, никакой не лесничий и даже не лесник. Желая узнать хотя бы что-то еще, он спросил:
— Много рубят леса?
— Много. Беда как много.
— Убывает лес?
—
— Заметно убывает?
— Другой раз заметно. Другой раз нет. Большой лес. Беда большой. Долго ехать по нему надо.
— Сколько долго?
— Куда как.
— А вы знаете, где начинается, где кончается лес, за который отвечаете вы?
— Как не знаю. Хорошо знаю. Начинается у Камы.
— Вы можете показать на бумаге?
Пармин подумал, посмотрел на предложенный лист.
— Нет, не могу. Большой лист надо. И все равно мало будет. Туда надо ехать, Платон Лукич. Там все видно.
— Вы можете показать?
— Как не могу. Я все могу. Парасковья Яковлевна тоже может.
— Кто это такая?
— Жена моя. Разве не знаете? Ее все знают. Вот она какая. — Он поднял над головой руку и привстал, на носки. — На медведя ходит. Она главная у меня.
— Это хорошо, что у вас такая отличная жена.
— Как не хорошо. Беда как хорошо. Мне легко при ней. И ей легко. Я не тяжелый. На руках меня носит.
— На руках? Куда?
— Домой носит. Как я в праздник ногами пойду? Несет!
— Водку пьете?
— Нет! Водка карман ест. Кумышку гоним! А-ай, какую гоним! К нам, Платон Лукич! Поднесу. После стакана сидишь за столом, после двух лежишь под столом.
Было напрасным продолжать разговор. Платона сердил не Пармин, а Лучинины. Как мог Лев Алексеевич положиться на этого тщедушного, полуграмотного человека!
Лес во всех случаях нуждался в хозяине.
Отправив Пармина в «Гостиницу для всех», наказав дежурному технику проводить его и велеть содержать на полном пансионе за счет фирмы, решил, как он делал всегда, посоветоваться с Родионом.
Скуратов давно знал, что нужно делать с лесом, и тут же сказал Платону:
— Во-первых, сразу же сейчас же нужно запретить всякие порубки и сплав леса.
— А во-вторых?
— Во-вторых, назначить настоящего, хотя бы что-то знающего лесничего.
— Но кто, Родик, согласится жить в такой глуши?
— Деньги. Они найдут лесничего. Штильмейстер сделает все. Если не сумеет он, помогут газеты. Найдется, Тонник, лесничий...
На этом и порешили.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Лесничий нашелся. Он показался Платону таким, как он представлял лесничего. Крупный мужчина. С бородой. С добрыми глазами. Нетороплив. Малословен.
— Чердынцев Василий Иванович, — представился он. — Лучининские леса я знаю. Хорошей рекомендации о себе принести не могу. Я поссорился.
— На какой почве, Василий Иванович, если не секрет?
— На почве не вырубки, а истребления лесов.
— Это очень хорошая почва. Благородная почва.
Теперь оставалось решить, сколько платить, где жить и кого можно принанять в помощь.