Очаровательная блудница
Шрифт:
Рассохин колебался, Женя смотрела участливо и с любовью.
— Я подумаю. У меня есть время…
Она должна была услышать: «Ты мне нравишься, хочу быть с тобой».
И наверное, услышала, поскольку сразу же надела очки и спрятала глаза.
Именно в этот миг Стас почувствовал — сегодня должно случиться еще что-то очень важное, что повернет поток его жизни в новое русло, в прорву, и все будет иначе. А ее вольности с другими мужчинами можно не замечать или сразу прощать…
Что-то сегодня случится!
Примерно такое же предощущение было у него, когда они с Юркой Зауэрвайном протолкались мелководным
Неужто еще раз поцелует богиня Удача?
Бульдозеристы были опытными, аккуратными, но жадными; они спали и видели себя с самородком в руках, поэтому, заметив подозрительный камень, вывалившийся из грунта, останавливались и бежали смотреть, невзирая на выступавшую из грунта воду и грязь. Подтрунивали друг над другом, однако же чем ближе был золотоносный горизонт, тем ярче в их глазах разгорался лихорадочный желтоватый блеск. К обеду они вскрыли россыпь, пока что узкой полосой, и Рассохин набрал мелкого галечника в лоток, отмыл до черного шлиха, который ссыпал в банку из-под сгущенки и отдал Жене.
— Это тебе, на память. Только никому не показывай, а то увидит охрана — отнимут.
А хотел сказать: «На обручальное колечко».
Она услышала, потому что, сняв очки, долго рассматривала черный песок с мелкими желтыми крупинками и вдруг сказала:
— На колечко не хватит! Разве что сделать его из тоненькой проволоки…
В это время бульдозерная лопата и вывалила из грунта странный валун слишком правильной геометрической формы, напоминающей бочку, и довольно легкий. Он катился впереди вала, наматывал на себя липкий суглинок, и еще бы минута — оказался зарытым, впечатанным во влажный земляной бурт вскрыши. Рассохин махнул рукой трактористу и, подбежав, откатил валун в сторону.
— Да это чурка какая-то! — крикнул тот из кабины.
— Сам ты чурка!
— Ну тогда самородок! Не забудь поделиться!
Захохотал и дал газу.
Стас отчистил геологическим молотком торец — черная, просмоленная древесина, слегка уже подопревшая от времени — натуральная бочка эдак литров на полтораста, деревянные обручи…
— Если бы мы нашли ее на Кавказе, — сказала Женя, — была бы с вином…
— В Сибири будет с золотом, — пообещал он и стал закатывать бочку на отвал. — Или с соболями… А скорее — вовсе пустая!
— Почему?
— Да легкая вроде…
— Не-ет, это чей-то клад! — засмеялась практикантка. — Мы клад нашли! Ура! Даже без волшебной ветки!
— Какой ветки?
— Ну той, которой ежиха вызволяет ежат! С ней же еще клады можно искать. Все открывается!
Рассохин закатил бочку на сухой и песчаный верх отвала, поставил на торец и обушком молотка разрубил первый обруч.
— Стой! — вдруг встрепенулась отроковица и схватила его за руки. — Надо загадать желание! Когда открывают клады, обязательно загадывают. И оно сбывается! Мы же сейчас прикасаемся к мистической тайне!
— А как загадывать? — спросил он.
— Ну, например, ты про себя говоришь, — стала учить, не отпуская рук. — Если в кладе то, что ты очень хочешь, о чем мечтал, то пусть мое желание сбудется! А если мура какая-нибудь, значит, нет.
— Какая мура?
— Что-нибудь ненужное тебе, ерунда всякая!
— А какое желание загадать?
— Это ты уж сам придумай, не маленький!
— Ладно, я загадал, — сказал Рассохин. — А ты?
— Разбивай!
Он разрубил второй обруч, затем третий — а их оказалось шесть, — бочка как-то по-человечески охнула, клепки у торца разошлись, и крышка провисла вниз. Женя дышала у самого уха, сгорая от любопытства.
— Ну, открывай!..
Стас подцепил крышку молотком, вытащил и увидел какое-то слежавшееся и влажноватое тряпье, хотя вода в бочку не проникала — скорее, содержимое попросту отпотело от перепада температур.
— Мура, — сказал он. — Ветошь.
Отроковица не поверила, точнее, не хотела верить — потянула серую и еще крепкую холстину, и в ней оказалось что-то завернуто и пересыпано желтой трухой наподобие табака.
— Погоди! — вдохновилась. — А это что?.. Библия?
В ее руках оказалась черная от времени, необычно большая и толстая книга в кожаном переплете. Они полистали ее, с трудом разлепляя волглые страницы — написано по-церковному, непонятно, затем выгрузили из бочки еще тринадцать так же завернутых в полотенца и тряпки, пересыпанных измельченной травой книг разного размера. На самом дне оказалось несколько меднолитых позеленевших складней и тяжелый медный же крест.
Смотрели друг на друга, на клад, и никак не могли определиться, что это — драгоценности, сокровища, так нужные им обоим, и тогда желание сбудется, или в самом деле бесполезная мура? Тогдашние познания Рассохина в области богослужебных книг и древнерусской литературы вообще были нулевые, собирательством редкостей и всяческих раритетов он не увлекался, поэтому оценить, что попало в руки, не мог. Понятно, что вещи эти музейные, наверное, для кого-то очень дорогие, необходимые, но только не для геологов, мечтающих открывать месторождения полезных ископаемых, а не спрятанные кем-то старинные толстенные книжищи, которые даже прочитать невозможно.
— Клад мистический, — наконец-то заключила Женя, благоговейно разглядывая книги. — Ты знаешь, что это, например? Какие тайны и истины скрыты за древними письменами?
Ей очень хотелось, чтоб желание сбылось, поэтому она так говорила, убеждала себя.
— Библии какие-то, что еще? — отозвался Рассохин. — Конечно, интересно. Букинистам, например.
Отроковица не могла оторваться от клада, и изумление ее было неподдельным.
— А что, если здесь какая-нибудь рукопись, не известная миру? Вот бы научиться читать!.. Давай для начала их просушим!
Они расстелили холстинки, разложили книги, но Женя вдруг спохватилась:
— Быстро неси сюда ветки! Надо создать тень! Нельзя сушить на солнце!
— Почему? Скорее просохнут…
— Книги долго были во тьме, — загадочным голосом и нараспев проговорила она. — Они боятся яркого света. Они могут ослепнуть! Потому что книги, как люди…
Рассохин посмотрел на нее как на сумасшедшую, но посчитал это за игру, за блажь, пошел и наломал охапку кедровых веток, после чего навтыкал их в песок, соорудив навес. Было уже по-летнему жарко, поэтому он решил позагорать, тем паче на высоком месте ветерком сдувало гнус, разделся и лег на другой, солнечной стороне отвала. Но у Жени купальник украли, поэтому она сначала подвернула маечку, заголив живот, затем склонилась к Стасу и прошептала, как будто их могли услышать: