Очаровательная блудница
Шрифт:
В общем, расстались они с настроением кислым, однако и тут не обошлось без мистики: буквально через день вдруг объявился младший Колюжный, который до этого не звонил, пожалуй, год. И вопрос с финансированием закрылся в тот час же, как Рассохин, опять же скрывая истинную причину, поведал Колюжному о замысле экспедиции — о Карагаче тот уже был наслышан.
С Колюжным-старшим Стас работал на Вилюе. Славка тогда был еще маленький, но любопытный, рвался с геологами в поле, и Рассохин однажды взял его с собой на прииск, где и научил мыть золото лотком. Геолог из Колюжного не получился, ибо через несколько лет его
После того как вопрос с деньгами решился, Рассохин наконец-то уверовал, что экспедиция на Карагач состоится, воспрял и с вдохновением ушел в Интернет выуживать все, что есть по старообрядческим поселениям и скитам по Карагачу. Но оказалось, кроме упоминаний о том, что бассейн этой реки заселялся беглыми раскольниками в восемнадцатом веке, ничего интересного не было. Дважды попадались невразумительные научные публикации профессора Дворецкого, утверждающего, будто кержаки толка молчунов приходили сюда с реки Керженец, для чего он проводил специальные исследования говоров, бытовой и религиозной культуры. Будто обычай после сорокалетнего возраста замолкать до конца жизни возник еще на европейской части России и впоследствии перекочевал в Сибирь. И уже здесь их почему-то перестали называть молчунами, а окрестили погорельцами, видимо, после какого-то пожара.
И хоть бы строчка, хоть бы намек, почему эти молчуны-погорельцы закапывали книги!
Этот профессор жил в Питере, и Рассохин уже прикидывал, как бы в ближайшие выходные с ним встретиться, искал адрес и телефоны, и в хлопотах выпало из памяти, что в субботу должна приехать дочь Жени Семеновой, из той же самой Северной столицы. Когда она рано утром позвонила в дверь, Стас в недоумении пошел открывать и, увидев на пороге женщину, отпрянул и потерял дар речи. Он вмиг вспомнил о Елизавете и так же вмиг узнал ее: перед ним стояла точная копия блудной отроковицы — тот же нос с горбинкой, большие глаза с выпуклыми веками, чуть впалые щеки и яркие даже без помады выразительные губы. И скорее всего, от этого внезапного сходства ощутил смущенное волнение, в первые минуты не знал, как себя вести — то ли как с реальным человеком, то ли как с привидением, вдруг возникшим из небытия.
— Простите, — сказало это явление в прихожей. — Могу я видеть вашего отца?
— Моего отца? — странный вопрос несколько вернул к реальности. — Но он давно умер…
— Я разговаривала по телефону, — смутилась Елизавета. — Со Станиславом Ивановичем Рассохиным…
— Это я, — признался он. — А вы копия Жени Семеновой.
— Да, мне говорили, — заметила она грустно. — Я очень похожа на маму… Значит, вы ее хорошо помните. А я представляла вас намного старше…
Сходство было не только внешним: оказалось, Лиза даже в профессии пошла по стопам матери и работала фотокорреспондентом в модном цветном журнале.
Потом он уловил все-таки первое, видимое различие: у Лизы не было в глазах той манящей улыбчивости, призывного изгиба приоткрытых губ, легкого, увлекающего и какого-то шелкового шелеста в голосе — всего того, что с избытком присутствовало у Жени Семеновой. И еще, волнуясь, заикалась немного на некоторых первых буквах. Возможно, поэтому она показалась сдержанной и замкнутой — в общем, дитя уже другого, неромантичного времени, хотя привезла с собой фотокамеру, чтоб заодно поснимать московские февральские пейзажи.
— Мне стала сниться мама, — призналась Елизавета, когда сели на кухне пить чай. — Нынче только, с января…
Рассохин вспомнил, что и ему Женя первый раз приснилась вскоре после Нового года.
— И теперь вижу ее почти каждую ночь, — продолжала она. — Сон один и тот же: мы сидим на даче и смотрим, как ласточки вьют гнездо на веранде. Сначала я обрадовалась: никогда ее во сне не видела, помнила по старым фотографиям… А потом это стало мучительно. Несколько раз ходила к психологу, была у экстрасенса, в церкви… В общем, все говорят одно и то же: мамы нет в живых, если за тридцать лет не объявилась.
Если бы она сделала паузу, Рассохин бы заполнил ее откровенным признанием и подтвердил, что и в самом деле Жени нет в живых, однако Лизе хотелось высказаться, поэтому она всего лишь подняла взгляд и продолжала:
— И еще говорят, надо успокоиться, принимать на ночь снотворное, больше бывать на воздухе, свечи ставить за упокой… А я не верю, что мамы нет. Чувствую — жива, и потому решила ее поискать. Мне кажется, она меня зовет, хочет, чтоб нашла… И теперь устанавливаю всех, кто знал маму, кто ее видел накануне… Разыскала бывшего начальника Карагачской партии, Гузь фамилия. Помните?
— Очень хорошо помню, — отозвался Рассохин и поймал себя на мысли, что все еще рассматривает гостью и ищет отличия.
— Он уже старенький, больной, с палочкой ходит. Но всех помнит, и маму, хотя видел, говорит, всего дважды. Мама была яркая, запоминающаяся, правда?
— Правда, — согласился он. — Она походила на греческую Афродиту. Известная скульптура…
— И еще, — после долгой и печальной паузы проговорила Лиза. — Скажите мне честно, без всяких предрассудков… Гузь мне сказал, моя мама была гулящая. Он сказал — блудница. То есть, насколько я понимаю, не очень-то тяжелого поведения…
— Сволочь он, этот Гусь! — отрубил Рассохин. — Ни стыда и не совести…
— Я ему почему-то верю. И слово старинное, не обидное — блудница.
— Болтовня, стариковский треп!
Сказал уверенно, а у самого перед глазами возникла картинка: сосновая грива среди болот, реликтовые деревья, и они с Женей друг против друга. У Рассохина в руках трехлинейная винтовка с примкнутым трехгранным штыком…
— Простите, Стас, — повинилась Елизавета, не поднимая глаз. — Мне и папа это же говорил. Только он называл ее грубо. Они поэтому разошлись… Да я и сама помню отдельные эпизоды…
— Мне трудно судить, — сдался Рассохин. — Мы и знакомы-то были три дня. Или чуть больше.
— Кажется, вы ее защищаете?
— Ваша мама не была блудницей, — как-то неловко стал оправдывать ее Рассохин. — Она Репе в глаз дала, тот с фингалом ходил… Никому не верьте!
И опять ощутил мгновенный позыв рассказать Лизе, как он, будучи больным, теряющим рассудок и охваченным приступом ревности, застрелил Женю Семенову. Однако это мимолетное движение души опять наткнулось на разум — не поймет, или хуже, испугается, примет его за помешанного…