Очаровательная блудница
Шрифт:
Одна из величайших тайн Петровского царствования была тайна вышеозначенного Стовеста, розыски которого были впоследствии запрещены, дабы не привлекать внимание иных царей и королей. Со временем в умах российских память о Книге Ветхих Царей настолько изветшала, что о нем долгое время почти не вспоминали. И только Екатерина Вторая, будучи немкой по крови и воспитанию, но обладающая великим любопытством к русской истории и культуре, разбирая старые дворцовые бумаги, наткнулась на документы, свидетельствующие, что Мономаховы ереси давно и безвозвратно утрачены, впрочем, как и древний обычай, во исполнение коего перед помазанником Божьим открывали заветную святыню. Она поручила установить, когда это случилось, и выяснилось, что никто толком не знал и не знает, в какое точно время и каким образом исчез Стовест — то ли сразу после убийства последнего из Рюриковичей, царевича Дмитрия, то ли при польском нашествии. Причем исчез так, что никто не увидел, не запомнил, по чьему приказу и куда его вывезли из Троице-Сергиевой обители. Ее Величество почему-то не поверила, будто Книгу Пророков по своему
Еще раз на Керженец присылали государевых людей и самым тщательным образом пытали староверов уже при Александре Втором, точнее, вскоре после разгрома французов — вероятно, победа над Наполеоном подвигла государя вернуть Стовест. К тому времени беглое население Керженца убавилось втрое, раскольники бежали за Уральский камень, подальше от царей, однако в результате розыска среди оставшихся и пыток каленым железом стало известно, что на некой тайной заимке и до сей поры пребывают три схимника-молчуна. Ежели кто пожелает изведать свою судьбу или близких своих или захочет узнать, когда антихристова власть сгинет, то идет к ним, спрашивает, а они уже глядят в некую книгу и пишут записку, что в жизни у того или иного будет или что с Русью сотворится. Государевы люди выведали, где скрываются сии гадатели, нагрянули и захватили старцев врасплох. Они же молчат, не выдают Стовест даже после дыбы и кнутов, разве что мычат и глазами посверкивают. Казаки келейку их обыскали, сначала штыками землю прощупали, потом прутьями коваными поширяли, норовя тайник найти или полость подземную. В одном месте наткнулись на что-то деревянное, и сверху вроде бы земля потревожена. Принялись раскапывать, и на глубине в полторы сажени обнаружили прочный дубовый накатник. Когда же бревна подняли, обнажился сруб, а в нем — скелеты двух человек и рядом всяческая глиняная утварь, а в одной вроде бы что-то блестело. Офицер спустился в могилу, дабы внимательно рассмотреть содержимое, тронул горшок, и у него сразу зачесалась рука, а через четверть часа покрылась волдырями. Он велел немедленно зарыть яму, а пока солдаты орудовали лопатами, поручик уже чесался и горел весь с ног до головы. Прибежавший фельдшер установить болезнь не смог ввиду ее неизвестности и дал мази от лишая. Офицер натерся, чесотка прекратилась, но наутро его нашли мертвым.
После доклада император Александр приказал прекратить раскопки, схимников перепроводить в Нижний Новгород и всех, кто принимал участие в них, подвергнуть изоляции на некоторое время и всевозможной дезинфекции. Но все равно треть солдат команды умерла от скоротечного отека легких. И старцы тоже не стерпели пыток и долгой дороги, тоже прибрались.
За два с небольшим года кропотливого труда Алфею, как и всем предыдущим искателям, удалось установить, что все следы ведут на Керженец, однако он не уподобился сыскникам Александра Второго и не поверил, что хранителями Стовеста были три замученных схимника — слишком уж просто они раздавали свои гадания на кусочках бересты за неимением бумаги, один из которых попал в руки Сорокина. Истинные хранители Книги Пророчеств за восемьсот лет пребывания ее на Руси ни одному слову не позволили выпорхнуть из книжного гнезда, ни один чужой глаз не позрел на святыню, да и самих старцев мало кто видел, и вообще, их имена были неведомы. Кроме того, не в пример прежним искателям, только предполагавшим, каким образом Стовест исчез из Троице-Сергиева монастыря, Алфей добыл доказательства, что все девять схимников были перевезены на двух подводах с охраной в Галич, когда царевич Дмитрий еще был жив и здоров, и находился там до дня его убийства. И скорее всего, хранители Стовеста знали, что произойдет, возможно, предотвратить хотели, ибо в то время по Галичу гуляла подметная грамотка, призывающая восстать супротив царя Бориса, который готовится сгубить невинного отрока. Возможно, потому сразу же по смерти царевича в Галиче вспыхнул бунт против Годунова. Горожане напрямую обвиняли его в убийстве, а хранители, дабы лишить права царствовать, и зная, что царь Федор Иоаннович уже недееспособен, вывезли Книгу Ветхих Царей в неизвестном направлении.
Можно было представить ярость костромского боярина Годунова, уже мыслившего себя родоначальником новой династии. В отместку угличанам он уговорил слабоумного царя упразднить их удельное княжество и впоследствии, сам избравшись государем, их не миловал.
Между тем близился великий праздник — трехсотлетие дома Романовых, и государь очень уж хотел приурочить к нему возвращение утраченного Стовеста. С этой целью он и пригласил Сорокина вместе с генералом Муромцевым, дабы заслушать отчет. Алфей все подробно доложил, в том числе свою версию, основанную более на догадке — Книга Ветхих Царей в настоящее время находится за Уралом, и унесли ее в Сибирь раскольники, ибо во всей России не было и нет общин, связанных трехсотлетней круговой порукой, чем общины старообрядцев.
Генерал от таких крамольных мыслей голову в плечи втянул, однако государю открытость и честность Сорокина пришлись по душе. В результате он получил повышение в чине, личную благодарность императора и благословение на розыски в Сибири. И еще обещал отписать тамошним губернаторам, дабы оказывали ему содействие и всяческую помощь.
Однако Алфей сразу не поехал в Сибирь, а отправился на Керженец, где одно время был центр раскольников. Сюда бежало не только простолюдье, но и именитые, гонимые княжеские, боярские и купеческие роды, не приемлющие никонианства. Когда-то ярые сторонники древлего благочестия добровольно шли в огонь, дабы показать царю-антихристу силу своего духа и крепость истинной веры. Но со временем кержаков — отсюда и пошло название — выдавили с облюбованного Керженца, центр старообрядчества давно утратил свое значение, и отсюда начался долгий исход на Урал и в Сибирь.
Он прожил на Керженце около полугода под видом странствующего богатого старовера, большого любителя словесности и всяческих рукописных редкостей, заводил разговоры со стариками, ненавязчиво выведывая не судьбу Стовеста, название коего не имел права произносить вслух, а выяснял пребывание здесь схимо-монахов, давших обет молчания. Мол, интересуюсь, что за редкостный толк, как возник и почему.
Еще на Кержепце приверженцы древлего благочестия стали рассыпаться на несколько толков, иногда враждующих друг с другом, а при переселении в Сибирь, на огромные дикие просторы, и вовсе раскатились на десяток самых разных вероучений — от дырпиков, которые молились на солнце, до непишущихся странников, не признающих никакой власти и не имеющих ни кола ни двора. Будучи человеком мягким и гибким, Алфей весьма удачно лавировал между ними, стараясь никого не обидеть, а напротив, искал пути примирения или сближения толков, поэтому его одинаково по-доброму принимали везде и более всего жаловались друг на друга, иногда и вовсе просили выступить судьей в спорах.
Вскоре он выведал, что малочисленный скрытный толк молчунов не легенда, а в самом деле существует. О них известно лишь, что живут особняком и по своему уставу, к себе мало кого подпускают, ибо весьма горделивы характером, а называют их так за малопонятную причуду. Гонимые, рассеянные по свету раскольники говорливостью не отличались, ибо жили в замкнутых общинах, а эти и вовсе по достижении сорокалетнего возраста оставляли свои семьи, привычное житье в скитских поселениях и разбредались отшельниками по одному или вдвоем, принимая обет молчания. Те, кто молчунов недолюбливал за их скрытный нрав, говорили, будто они даже языки себе откусывают. Однако иные относились к ним с уважением, не осуждали и объясняли такое поведение устремлением благородным, дескать, к сорока годам человек созревает телесно и настает пора духовного созревания, требующего покоя и тишины.
И еще звучал весьма прозрачный, едва уловимый намек на их способность к пророчествам — мол, кому ведомо грядущее, тот хранит молчание.
На Керженце почти каждый собеседник рассказывал Сорокину про то, как царевы люди погубили трех отшельников-молчунов, совершенно беззлобных юродивых, мол, с тех пор которые еще оставались, так все ушли в Сибирь и здесь более не появлялись. А где они там обитают, никто не ведает.
Но как-то раз, будучи в гостях у кержацкого купца, торговавшего пушниной, Алфей был представлен довольно молодому человеку, принадлежащему к толку странников, который недавно прибыл от сибирских старообрядцев с посылкой. Он и прежде встречал непишущихся и знал, что они проворны, сметливы, обладают невероятным чутьем и точно угадывают, что за человек перед ним, владеют артистическим талантом и способны заболтать или отвести глаза самому занудливому вокзальному полицейскому, которые охотились за «неписахами» и сажали в тюрьму. И если молчуны жили уединенно, никого к себе не подпускали, то странники, напротив, были общительны со своими, их почитали как блаженных, ибо они до сей поры оставались тверды и непокорны власти. Поэтому принимали во всех толках, давали приют, кормили, поили, а они, в свою очередь, исполняли почтовые услуги, таская посылки из конца в конец Империи.
Так вот этот молодой странник уже через минуту точно определил, что Сорокин — поповец и что имеет не только праздный интерес, скитаясь по Керженцу. Это был первый случай, когда Алфей чуть не провалился, и добро, что предусмотрительный генерал Муромцев для такой ситуации придумал отговорку, которая и выручила. Штаб-ротмистр Сорокин признался, что кроме праздного любопытства имеет научный интерес, поскольку давно уже изучает жизнь и быт современного старообрядчества, чтобы донести российскому обществу правду о современных раскольниках в противовес никонианскому о них представлению. И собирается предпринять путешествие в Сибирь, но не железной дорогой, а тем путем, по коему ходят странники, поэтому ищет, кто бы сопроводил его с товарищами. Купец, у которого гостил Алфей, замолвил за него слово, и неписаха согласился взять их с собой, предупредив, что путь сей дальний, опасный и идти доведется с тяжелой ношей пороха, свинца и соли до реки Карагач.
Так Алфей впервые услышал это название, тогда еще никак не связанное со Стовестом. Путь и в самом деле был нелегок и занял два месяца, но зато на Карагаче он почти сразу же услышал о молчунах, обитающих в потаенном скиту в среднем течении реки. И здесь был еретический, богопротивный обычай — гадать у них судьбу, коим особенно пользовались молодые кержаки, желая узнать, каковы будут невеста или жених, и глубокие старики, испрашивая свой час кончины. Блюдущие устав строгие кержаки всячески препятствовали сношению с молчунами, наставники общин предавали отступников анафеме, накладывали епитимьи, однако всякий отрок или отроковица знали, где следует оставить берестяное письмецо, чтобы спустя месяц получить ответ. Напрямую отшельники никогда и никого не принимали, да и мало кто знал даже приблизительно месторасположение их скита и тем паче схоронов, где прятались принявшие обет молчания.