Очаровательная блудница
Шрифт:
И когда Алфей это понял, попросту можно сказать, дезертировал и остался на Карагаче вплоть до начала семнадцатого года. Верно, точно зная срок, он дождался февраля и в период демократии Керенского, в перерыве между революциями, преспокойно вернулся в переименованную уже столицу, собрал вещички и отбыл в Швецию. Это уже потом судьба занесла его в Канаду.
Дворецкому не удалось установить, с какими результатами Сорокин закончил свои розыски Книги Пророчеств на Карагаче, да пожалуй, об этом, кроме него самого, никто не знал и знать не мог.
По крайней мере, сам профессор, а с ним и Лиза были в этом уверены.
Выговорившись лишь на рассвете, она после пяти кружек черного кофе забралась в спальник и уснула.
Рассохин еще долго бродил по мысу, прислушиваясь к ночным шорохам и звукам; этот древний берег реки был островом, отрезанным разливом и с тыла, однако его не покидало чувство тревоги. Как и на стане золотоносной речки в былые времена: то казалось, кто-то крадется, то вдруг отчетливо доносился плеск весла и шорох кустарника о борт лодки.
Он доверял своему предчувствию, и как оказалось, не зря: в половине пятого утра, когда костер угас и восход залил воду розовым, Стас увидел, как с реки по разливу беззвучно скользит облас. По-разбойничьи сунув топорик за пояс, он затаился за кедром и стал поджидать. Долбленка шла точно к мысу, и когда оставалось сажен пять, Рассохин наконец признал гребца — Христофор!
— Завернул на огонек, — проговорил тот негромко, словно зная, что его слушают. — Ну выходи из-за кедры-то…
У Рассохина затылок ознобило мистическим холодком — сквозь дерево огнепальный узрел, потухший костер увидел.
— А я тряпицу на куст не привязывал, — сказал он. — Знака тебе не давал.
— Коль надобно, так и без тряпицы найду. — Христя причалил к берегу бортом и не по-стариковски ловко, с винтовкой в руке выскочил на сушу, размял ноги. Рогатина оставалась в обласе.
— Что-то случилось?
— Да не, паря, не случилось. — Достал котомку из обласа. — Посижу у тебя, чайку попью…
— Ради бога, — обронил Рассохин. — Пошли к костру. Только тихо.
Было достаточно тепло, поэтому палатку не ставили, а раскинули ее прямо на подстиле. Лиза спала на боку, прикрыв лицо накомарником, и пытливый глаз огнепального сразу же определил, кто в спальнике.
— Жена твоя, что ли? — прошептал он и, приставив винтовку к дереву, сел. — В мешке-то спит?
По убеждениям кержаков, мужчина не мог путешествовать вдвоем с чужой женщиной; это должна была быть или мать, или сестра, или супруга.
— Жена, — подтвердил Рассохин мимоходом, распаливая костер.
— Откуда взялась? — с лукавой простотой спросил Христя. — На соре не было…
Его пытливость сразу же насторожила.
— Приехала, — бросил Стас.
— То-то мне и сказали, мол, Рассоха по Карагачу вверх пошел, с женой. А я думаю, откуда жена, коль ранее не видал?
— Проверить захотелось?
Огнепальный достал из котомки котелок, не спеша сходил за водой, повесил над костром. И как будто бы забыл, что у него спросили.
— И куда чалите? — поинтересовался он.
— Ты же знаешь — на Гнилую.
— Чего здесь встали ночевать? Худое место…
— Почему худое?
— Дак сыровато в кедрачах, паря, а жену на землю спать положил. Сам-то помнишь, каково бывает, коль на сыром поспишь? Тепло ешшо обманчиво…
— Спальник пуховый, а снизу клеенка, — объяснил Рассохин, гадая, чего ему надо. — Не промокает.
— Первая-то жена у тебя померла? — вдруг как-то утвердительно спросил огнепальный. — Та, что из больницы тебя забирала? Вроде Анна именем?
Можно было подумать, он примеряет к нему свои кержацкие обычаи, где с женой живут до самой смерти и не имеют понятия разводов, но в тоне его была уверенность знающего человека, — ему было известно даже имя!
— Ты что же, следишь за мной? — усмехнулся Стас. — По пятам ходишь?
— Разве за тобой уследишь? — тихо засмеялся Христя. — Люди говорят. Только надо уметь слушать… А эту-то давно ли взял? Вроде молодая…
— Слушай, Христофор, тебе что нужно? Что ты все выпытываешь?
— Будет тебе, паря, выпытываю… — Он вынул из котомки мешочек с травяной заваркой и насыпал в закипающую воду. — Я чтоб разговор составить, беседу. Не молча же сидеть? Уж больно ты тёркий стал…
— Какой?
— Тёркий! Пугливый, значит, подозрительный. Тёрка — рыбка такая, ни за что не поймаешь. Да зато сладкая! Любопытно мне порасспрашивать, как живешь. Поди, не чужой ты на Карагаче, и мы эвон уж сколь знаемся…
— Мне тоже любопытно, что за люди на Карагаче живут. — Рассохин перехватил инициативу. — Расскажи-ка мне, что это за община на Гнилой поселилась? Раз ты все тут знаешь. Что за отроковицы такие?
Огнепальный помешал деревянной ложкой кипящий чай и добавил туда горсть мелких сухарей.
— Дак скажу… По нашему — беглые женки.
— Что они здесь делают?
— Прячутся, паря. Тоже тёркие, боязливые.
— От кого прячутся?
— Как тебе сказать?.. Они ведь от власти анчихристовой бесноватыми сделались. А ныне ей конец близится, власти-то, светопреставление грядет. А женки — они наперед чуют, вот и бегут, чтоб спастись.
Христофор достал черную от копоти алюминиевую кружку, налил туда чаю с сухарями и поставил студить.
— Ты откуда узнал о светопреставлении? — спросил Рассохин.
— Люди говорят… Бесноватые женки, они как птицы, чуткие. Думают, под кедрой пересидеть геенну огненну. А когда земля очистится, выйти и, Еве уподобившись, вновь людей наплодить.
— Кто же ими управляет? — спросил Рассохин.
— А ведьма, — просто определил огнепальный. — Змея подколодная.
— Слышал, они называют себя последователями твоего толка?
— Называться-то никто не претит…
— Сорокин у них бывает?