Очаровательная блудница
Шрифт:
— А ты почему молчишь… посланец?
— Он глухой у меня, от простуды, — смиренно глянув на мужа, проговорила она. — Немтырь, но понимать понимает… Ты же, Елизавета, помнишь материну руку?
— Это писала не она! — заявил Рассохин.
— Как — не она? — чего-то испугалась Лиза. — Ты же говорил, похоже…
— Не хотел тебя разочаровывать…
— Нет, Стас… Но вот же люди, они знают!..
— Я не знаю, кто эти люди! Только прошу, не верь им. Твоей мамы давно нет в живых.
Она ослабла.
— Почему…
— Потому что она убита, — сквозь зубы выдавил он. — И все! Разговор окончен. Ступайте отсюда.
— Убита?!
Немтырь будто бы услышал, выкатил сухие, чуть кровяные глаза.
— Что это он такое говорит-то? — обескураженно проговорила его жена. — Как же — убита? Обезножила только, суставы ломит…
— Откуда ты знаешь, Стас?
— Я это видел сам, и Христофор подтвердил. Не нужно больше обманывать. Не буду спрашивать, кто вас послал и зачем вы заманили сюда Елизавету. Не хочу… Идите!
Лиза вдруг заплакала, уткнувшись ему в плечо.
Пришедшие опять переглянулись, молча встали и подняли свои пестери.
— Ты не плачь, Елизавета, — сказала женщина. — Матушка твоя жива. Должно, Рассохин ошибается или пускать тебя не желает. Сама-то подумай, с чего бы мы за тобой пришли, коль не посланы были?
Немтырь согласно покивал и помог жене просунуть руки в лямки.
— Никуда не пойдешь! — насупившись, приказал Рассохин. — Уговор помнишь?
— Как надумаешь, вон туда приходи. — Женщина невозмутимо указала на другой конец сгоревшего поселка, где торчал остов электростанции. — Мы тамо-то будем. Отдохнем с дороги…
Посланцы закинули пестери за спины и побрели по свободному от прошлогодней травы краю берега.
Лиза проводила их взглядом, достала платочек и вытерла лицо.
— Ничего не понимаю, — проговорила, сдерживая всхлипы. — Почему тогда они говорят — жива? Зачем?
— Увести тебя хотят.
— Но зачем я им? Совершенно незнакомые люди! И на вид добрые…
— Они все здесь на вид добрые…
— Это кержаки?
— Поди разбери. Нынче тут народ всякий. Вроде похожи, но говор не такой, и мужик без бороды. Молчун, что ли?
— Мне почему-то страшно. — Она прижалась к плечу. — И почерк не похож?
— Нет.
— А ты знаешь, кто маму убил?
— Знаю.
Лиза посмотрела ему в лицо.
— Кто?
— Я.
Она даже не вздрогнула, не отстранилась, только потупилась.
— Так я и подумала…
— Был больной, в бреду…
— Зачем ты оправдываешься? Сказал бы раньше, и все…
— Просто сказать — и все?!
— Я догадывалась. Ты все время прятал глаза, когда вспоминал маму. Еще когда я приезжала к тебе в Москву. Сначала подумала, у вас с ней что-то было. Потом поняла.
Ему стало холодно.
— Тогда хотел признаться, но сам еще не верил. Тридцать лет сомневался… Христофор позавчера подтвердил. Потом это письмо…
Лиза помолчала, прислушиваясь, затем отпустила его руку и отстранилась.
— Когда я думала о маме… О ее жизни, о смерти… Почему-то казалось, ее убили из ружья.
— Из винтовки.
— Ну, из винтовки… Я была маленькая, когда папа чуть в нее не выстрелил. У нас на даче, где жили ласточки. Он наставил ружье и держал на взводе…
— За что?
— К маме пришел дядя Валера, младший брат папы… — Она проглотила ком. — И они… послали меня смотреть, как ласточки вьют гнездо. А сами… в общем, понимаешь, что делали. Я в окошко подглядывала. И тут неожиданно приехал папа, откуда-то с международных соревнований. Хотел сделать сюрприз… Я так кричала… Дядя Валера на колени встал, а мама нисколько не испугалась. И папа выстрелил в пол. Хотел сначала обоих и себя. Я после этого стала заикаться.
— Она ничего не боялась…
— Папа звал ее — оторва… А меня возили к гипнотизерам.
— Меня тоже. И еще жена лечила, лучше всякого психотерапевта.
— Но мама же красивая была? Очаровательная?
— Очаровательная блудница… И походила на Афродиту.
— По таким мужики с ума сходят.
— И я сошел…
— Но ты же ее не любил?
— Всю жизнь думал… Это не любовь, это жажда обладать ею, страсть…
— Эгоистическое мужское чувство.
— У женщин это тоже бывает.
Рассохин померил шагами сыпучий яр, долго глядел на немое парение береговых ласточек над водой и наконец-то услышал звук взревевшего мотора возле женской зоны.
— Сейчас поговорю с Галицыным, и возвращаемся в Усть-Карагач, — заявил он. — Провожу тебя в аэропорт.
Лиза смерила его взглядом, сказала с вызовом:
— Я никуда не улетаю.
— Но тебе уже нечего больше искать на Карагаче.
— Позволь мне решать, где быть и что искать.
Стас услышал жесткую решительность в ее голосе и промолчал, думая про себя, что все равно никуда ее не отпустит. Разве домой, в Питер…
— А что теперь станешь делать ты? — чуть смягчилась она.
— Останусь здесь.
— И станешь искать книги?
— Нет.
Ее что-то встревожило.
— Насовсем, что ли? Стас?
— Прости… Если можешь.
— Ты что придумал? Посмотри на меня!
— Как говорят, тут и разошлись их дороги. — Он отвернулся. — Ты же понимаешь…
— Понимаю…
— Мне нельзя возвращаться. Да и не хочу никуда больше.
Лиза подбросила в костер хвороста — просто чтобы занять руки.
— Ладно… Если ты убил, почему не сидел в тюрьме?
— Доказать не смогли. Нет трупа — нет преступления…