Очень мужская работа

Зорич Александр

— А я считаю, он поступает мудро, — сказал Влад. — В наш век феминизма, свободы нравов и боевых искусств третьего поколения мало ли на какую девушку напорешься. Тем более что уже напоролся.

То ли Кость в полной мере и предметно прочувствовал, что действительно напоролся, то ли ступор буриданова осла перед одинаковыми стожками сена его охватил целиком, или всё это вместе, да ещё нос сломан и глаз заплывает, стены качаются и зрители подпирают, но решил он искать удовлетворения не там, где потерял, а под фонарём.

— Ка-ам-бат! Ты

мне не ответил! — провозгласил Кость, опираясь о стол свободным кулаком и разворачиваясь на нём фронтом к Комбату. Если его сейчас легонько по запястью локотком, упадёт, как родной. И дальше делай с ним, делай его, делай по желанию. То есть парня водят, как на поводке. Что происходит-то, а? Гипноз? Ну и ребят ты вырастила, баба тётя!

— Давай, Роберт, замнём, а? — сказал Комбат миролюбиво. — Я проставлюсь. Ты схватил девушку без спроса, девушка за себя постояла. Нормально. Что тебе хватать некого больше?

— А что, это повод так бить человека? — крикнула всё та же активистка-зрительница. — По заднице её погладили! Нечего шляться по кабакам, вот и не будут гладить! Ай!

Комбат не уследил — как, что, но Костя вдруг сдуло от стола в сторону, где он неловко сел на пол, с грацией потерявшего равновесие малыша. А к столу вдруг оказалась припечатанной чья-то морда средней небритости, страдальчески сморщенная и хватающая воздух свободным уголком рта. Комбату потребовалось несколько секунд (интересно, учтённых ли?), чтобы понять произошедшее. Влад, видимо, встал, оттолкнул Костя, вытащил из толпы активистку, оказавшуюся активистом, вывернул ему руку, вывел к рампе и заставил поклониться… в позе «зю»… Неторопливо. Не вдруг. Просто быстро. За секунду. Влада пригубила кофе, поморщилась.

— Остыл, — ангельским голоском сказала и тоненькой струйкой вылила кофе активисту в ухо.

— Уй! — пискнул активист, гримасничая свободной стороной лица. Ну и голос ему достался, действительно.

— Надо мочить, — неуверенно сказал другой голос в зрительном зале. Теперь точно — женский. — Ну же, мужчины!

— Прошу вас, — приглашающе сказал Владислав, не обращаясь ни к кому конкретно. — Можете даже отстреливаться.

После паузы кто-то умный сказал:

— Я — за тех.

— Отпусти его уже, Влад, — произнесла Влада нежно. — Он больше не будет бессмысленно повышать голос. Никогда, как я понимаю.

В полной тишине (даже музыка стихла) Влад разжал пальцы.

— Ой! — прошептал освобождённый активист, заскрёб ногами, упёрся лицом в стол и отскочил. Повреждённая рука мотылялась вокруг него, как плеть. Приключения тела активиста, впрочем, не закончились. Отскочив, он наступил на ногу Костя и опрокинулся на столик противоположного ряда, заставленный тарелками и судками с недавно принесённым горячим. Хозяева столика (пара важных профсоюзных прасолов с жёнами в вечерних комбинезонах на голое тело) подскочили, спасаясь от потоков и брызг супа. Но без визга и проклятий, что характерно.

Одна тарелка до капельки пролилась за шиворот Костя. Тот сжался, но промолчал. Подбитый глаз он до сих пор прикрывал татуированной строкой смарт-кода ладонью.

— Цирк, — сказал в тишине тот, что предлагал мочить, и прыснул.

Комбат, давясь от хохота, подошёл к Костю и помог ему встать. Сунул ему за шиворот салфетку. Вторую — прижал к Костеву носу. Активист протискивался сквозь толпу прочь где-то уже на периферии событий. Удивительно, что до сих пор нет Хиляя. Уж не попал ли он под горячую ручку Влады по неизвестным пока причинам?

— Слышь, Вов, — спросил Кость негромко, но гулко — из горла. — Это парень или девчонка?

— Тебя присадила девчонка, — шепнул Комбат в ответ. — Она ближе сидит. Роб, ты бы извинился.

— Они откуда? Кто вообще они?

— Родственники мои. Племянники.

— Ё-моё, — сказал Кость искренне. — Всё, мне надо пойти хлебнуть.

— Да ты уж хлебнул! — Комбат почти плакал. С незапамятных времён его так не веселили ресторанные битвы.

— В натуре говоришь! — подтвердил Кость с жаром. — Хлебнул — полной ложкой! Ну всё, хорош меня трепать, я не баба. Давай, не серчай на меня, сталкер. Можешь меня банить, слова не скажу.

— Да я сам офигел, — ответил Комбат, но, кажется, Кость даже не услышал его. Он был весь устремлён к Владе.

Твёрдо ступая, Кость подошёл к ней и громко сказал:

— Мадам!

— Да-да? — сказала Влада. — Вы ко мне?

— Мадам, я должен принести вам глубочайшие мои извинения за хамство!

— Но вы, видимо, были нетрезвы и здесь так темно?

— Отнюдь! — сказал Кость. — Нет! Тем… моё… поведение недостойней!

— Полноте, подпоручик, — сказала Влада. — Пустое. Я на вас не сержусь. А что у вас с лицом?

Кость отодрал наконец от лица руку. Комбат, усаживающийся на место, снизу вверх только глянул и сразу отвёл глаза. Нокаут там был, чистый нокаут. Неудивительно, что буча началась с задержкой. Ничего себе Влада. Ассоль Иствуд. «Это время мы учли».

— Споткнулся, недоразумение, — объяснил Кость небрежно и продолжил с нарастающей в голосе бархатистостью: — Мадам! Не будет ли с моей стороны беспримерной наглостью лелеять надежду на продолжение столь нелепо — по моей вине — начавшегося знакомства? Возможно, присутствующий здесь Владимир Пушкарёв не откажется рекомендовать меня?

— Капец сталкеру, — сказал тот, умный. Зрители, оказывается, ещё не разошлись. — Пошли, братцы. Цирк уехал, остались кони.

Кость даже внимания не обратил. Он весь был в ожидании приговора. Влада и Влад переглянулись — Комбат голову на отсечение бы дал, что Влад почему-то кивнул Владе.

— Всё возможно, — сказала Влада. — Однако сейчас, господин сталкер, позвольте нам продолжить нашу беседу с Владимиром Сергеевичем. Так сказать, интимно.

— Понимаю, — с интонацией опытного метрдотеля сказал Кость, поклонился и, сделав шаг в сторону от стола, заорал: