Очерки, фельетоны, статьи, выступления
Шрифт:
На Верхнем Дону, в наших краях, наступает горячая пора — весенний сев. Совет Министров СССР и ЦК ВКП (б) в своем постановлении о ходе подготовки к весеннему севу поставили перед хлеборобами большие задачи. Мы должны успешно решить эти задачи. Внимание партии и правительства, которое оказывается хозяйственным нуждам нашего района, обязывает нас к этому. Каждый из нас, — на каком бы участке работы ни находился, — должен работать, вкладывая в свой труд всю присущую ему силу.
По решению правительства в Вешенской скоро начнется строительство новой электростанции. Государством отпущены для этого значительные
Накануне решающих дней сева позвольте мне от всей души пожелать вам новых успехов в вашем благородном труде — провести сев быстро, в сжатые сроки, хорошо; вырастить обильный урожай и дать родине больше хлеба. Ведь каждому из нас ясно: чем больше дадим мы хлеба, тем могущественнее будет наша страна, тем богаче и радостнее будет наша жизнь!
1950
Не уйти палачам от суда народов!
Над моей родной отчизной плывут, проплывают в синем предосеннем небе белые, пушистые облака. Плывут они и над бескрайними степями Дона и над необозримыми полями Кубани и Ставрополья… Мягкая тень их повсюду ложится на мирные города и села великого Советского Союза. Быть может, и на дальнем севере появится, как теплый и дружеский привет с юга, занесенное крепким ветром облачко, и восхищенный лесоруб или зимовщик проводит его задумчивым и долгим взглядом…
Плывут облака на землею родины, над огромнейшими просторами земного шара, и простой рабочий человек, который по-настоящему любит жизнь и творит ее, наверное, порадуется в этот сентябрьский день, глядя на нездешнюю красоту белой, чуть-чуть затуманенной снизу и тающей на крутом ветру тучки…
Над милой, маленькой страной Кореей, чей народ исстари славится и всегдашним миролюбием, и высокой древней культурой, и любовью к труду, — в небе — такие же облака. Но выше облаков днем и ночью идут американские самолеты и сеют на корейскую землю смерть. В пепел и изгарь превращены многие корейские города и села. Потоки крови женщин, детей, стариков, убитых и раненных американскими молодчиками с земли, с воздуха и с моря, щедро текут по корейской земле.
…Алая, растекающаяся по затвердевшему снегу человеческая кровь! Кровь, густеющая и принимающая темновишневый оттенок в летнюю жару… Нам знаком и цвет ее и пресный, берущий за сердце и за горло запах. Нам знакомы и люди в мундирах цвета хаки и руки их, с засученными по локоть рукавами и по локти обагренные кровью…
Беспощадными глазами смотрит человечество на злодеяния, совершаемые американским империализмом в Корее и Китае, и справедливый и неизбежный суд его будет столь же беспощаден!
Думая о Корее,
Великий Ленин любил американского писателя Джека Лондона. По свидетельству покойной Надежды Константиновны Крупской, за два дня до смерти Владимира Ильича она вечером читала ему рассказ Джека Лондона «Любовь к жизни». Эта книга и сейчас лежит на столе в его комнате. Из любви и уважения к величайшему человеку нашей эпохи — Ленину и к памяти большого и настоящего писателя Джека Лондона читатели простят мне длинную цитату.
Двое золотоискателей, вместе промышлявших где-то на севере Аляски, голодные, донельзя изможденные, пробираются по безлюдной северной пустыне к жилым местам. Рассказ начинается так:
«Они с трудом спускались по отлогому берегу, и тот, что шел впереди, один раз чуть не упал, споткнувшись о валуны. Они устали и ослабели, и на их лицах лежала печать покорности, рожденной долгими лишениями. Они сгибались под тяжестью тюков, завернутых в одеяла. Тюки держались на ремнях, которые были надеты на плечи и на лоб. Каждый из них нес ружье. Они шли сгорбившись, вытянув шею и не поднимая глаз от земли.
— Хотел бы я иметь сейчас хотя два патрона из тех, что мы припрятали в тайнике, — сказал второй путник.
Его голос звучал ровно и бесстрастно. Он говорил вяло, без всякого воодушевления. Тот, что шел впереди, шагнул в мутный поток, который пенился среди камней, и не удостоил товарища ответом.
Второй путник последовал за первым. Они не сняли обуви: вода была холодная, как лед, — такая холодная, что лодыжки у них заломило и ступни сразу онемели. В некоторых местах вода доходила им до колен, и оба они, пошатываясь, нащупывали ногами дно.
Тот, который шел позади, поскользнулся на гладком камне и чуть не упал, с трудом он удержался на ногах и громко вскрикнул от боли. У него закружилась голова, и он вытянул свободную руку, как будто пытаясь найти опору в воздухе. Восстановив равновесие, он шагнул вперед, но снова зашатался и чуть не упал. Тогда он стал как вкопанный и посмотрел на своего спутника, который шел впереди и ни разу не оглянулся на него.
С минуту он стоял неподвижно, словно борясь с самим собой. Потом крикнул:
— Слушай, Билл, я, кажется, вывихнул ногу!
Билл продолжал перебираться через мутный поток. Он не оглянулся. Второй следил за ним, лицо его попрежнему ничего не выражало, но глаза стали похожи на глаза раненого оленя.
Билл уже взобрался на противоположный берег и, не оборачиваясь, шел вперед. Второй стоял посреди ручья и следил за ним. Его губы слегка дернулись, и видно было, как над ними дрогнула жесткая рыжая щетина. Он провел по губам кончиком языка.
— Билл! — крикнул он.
В этом крике была мольба сильного человека, попавшего в беду. Но Билл не обернулся. Тот, что остался позади, следил, как он нетвердой походкой, спотыкаясь, неуклюже взбирается вверх по отлогому склону по направлению к неясной линии горизонта, сливающейся с низким холмом. Оставшийся позади следил за товарищем до тех пор, пока тот не перевалил через гребень и не пропал из виду. Тогда он отвернулся от холма и медленно обвел глазами тот круг вселенной, который остался ему после ухода Билла».