Очерки, фельетоны, статьи, выступления
Шрифт:
Да разве количеством выпущенных книг измеряется рост литературы? Ему надо было сказать о том, что за последние 20 лет у нас вышло умных, хороших книг наперечет, а вот серятины хоть отбавляй! На тысячу писательских перьев за двадцать лет по десятку хороших книг. Как вы думаете — не мало ли? Вот о чем надо было сказать т. Суркову, хотя вы и сами это отлично знаете.
Было бы странно, если бы сейчас, когда трудовыми руками советских людей создаются величайшие в мире гидроэлектростанции, наши пропагандисты все время твердили бы народу: «Однако мы все же построили в 1932 году Днепрогэс».
А вот мы, писатели, построили бы себе
С тридцатых годов многонациональная советская литература пополнилась новыми именами замечательных мастеров прозы, поэзии, драматургии. Так что, слов нет, за все время своего существования наша литература создала немало полноценных произведений и по праву стала ведущей литературой в мире. Но ведь положа руку на сердце надо прямо сказать, что ведущей она стала не потому, что ею достигнуты какие-то ранее недосягаемые для писателей высоты художественного совершенства, а потому, что все мы, каждый в меру своего таланта, глубинными средствами искусства, проникновенным художественным словом пропагандируем всепобеждающие идеи коммунизма — величайшей надежды человечества. Вот в чем секрет нашего успеха! А попробуй какой-либо писатель в наше время написать произведение с позиций антикоммунизма — имя такого писателя будет немедленно предано презрительному забвению, а книги его нечитанными заплесневеют на полках. Так что, как видите, и лавры принадлежат не столько тем, кто писал, сколько той, которая вдохновляла на создание больших произведений, — нашей родной Коммунистической партии. И мы, писатели, искренне, от всего сердца радуемся этому и готовы и впредь, до последнего нашего дыхания служить своим словом делу партии Ленина и свято хранить и в жизни и в литературе ее благородные интересы.
Если за последние годы в пагубном прорыве находится наша проза, то не в лучшем положении оказалась и драматургия: мало, очень мало написано хороших пьес, и героические усилия Корнейчука и еще нескольких драматургов не могут спасти наши театры от острого репертуарного голода. Корнейчук — здоровый парень, но ведь любой украинец, даже сам Тарас Бульба, нажил бы горб, если заставить его работать за двадцатерых.
В чем же дело? Почему отстает наша литература?
Дорогой Никита Сергеевич! Очевидно, не желая обидеть писателей, вы в очень сдержанной форме задали нам вопрос: «Не ослабла ли связь с жизнью у некоторых наших писателей?» — Вы — вежливый человек, Никита Сергеевич, ну, а меня, как говорится, бог обидел, лишил этого драгоценного качества, а поэтому разрешите мне с грубоватой прямотой спросить у вас в свою очередь: может ли ослабнуть то, чего нет? И можно ли оторваться от того, за что не держишься?
В том-то и беда, что не некоторые, а очень многие писатели давненько уже утратили связь с жизнью и не оторвались от нее, а тихонько отошли в сторону и спокойно
Общеизвестно, что Лев Толстой знал душу русского мужика, как никто из нас, современных писателей; Горький исходил всю Россию пешком; Лесков исколесил ее на почтовых и вольнонаемных лошадях; Чехов, даже будучи тяжко больным, нашел в себе силы и, движимый огромной любовью к людям и профессиональной писательской настоящей любознательностью, все же съездил на Сахалин. А многие из нынешних писателей, в частности многие из москвичей, живут в заколдованном треугольнике: Москва — дача — курорт и опять: курорт — Москва — дача. Да разве же не стыдно так по-пустому тратить жизнь и таланты?!
В Москве живет около 1200 писателей. Положим, это — естественно: Москва — столица, крупнейший культурный и промышленный центр страны. Но неестественно то, что, живя в столице, писатели и здесь ухитряются стоять в стороне от жизни. В простоте душевной я полагал, что мои собратья-москвичи, задумав новые произведения, общаются с рабочими крупнейших промышленных предприятий, интересуются производством того или иного завода, жизнью, нуждами и чаяниями рабочих. Нет! Живут в лесу и леса не видят.
Кто из писателей вошел как друг и близкий человек в какую-нибудь рабочую семью или семью инженера, новатора производства, партийного работника завода? Считанные единицы. Иначе Журбиных открыли бы в Москве значительно раньше, чем Кочетов в Ленинграде. Живут мои братья-писатели чужаками на отшибе и поодиночке, как старые деревенские бобыли. С грустью узнал я о том, что нет писателя-друга ни в рабочем коллективе завода «Серп и молот», ни на заводе имени Сталина, ни на «Динамо», ни на «Красном пролетарии». Я счастлив буду, если ошибусь, но, думается мне, что такую же картину мы увидим и на «Фрезере», и на «Трехгорке», и на «Калибре», и на шарикоподшипниковом заводе и на других предприятиях Москвы.
Правда, писатели бывают на больших предприятиях в качестве гостей, а вернее, гастролеров, и, к общему нашему стыду, иногда не стесняются получать за свои выступления соответствующее денежное вознаграждение из рабочей кассы. С каких же это пор общественная работа стала у нас платным делом? Некоторые писатели получают мзду даже за выступления в военных академиях. Пора положить конец этому безобразию! Пора внушить дельцам от литературы, что между эстрадным тенором, который голосом добывает себе дневное пропитание, и писателем должна существовать какая-то разница! Это нетерпимо вообще, и в особенности нетерпимо тогда, когда к заводской или иной кассе тянется рука писателя-коммуниста.
Почему же 1200 писателей живут в Москве? Почему их и трактором не оторвешь от насиженных мест? На этот вопрос мне трудно ответить. Может быть, вы сами попытаетесь найти решение этой загадки? Знаю, однако, что такая расстановка творческих сил неправильна и ничем не оправдана. К сожалению, такое же положение мы наблюдаем и в Ленинграде, и в Киеве, и в Минске, и в Алма-Ате, и во всех областных и краевых центрах. Всюду писатели живут в городах, а вот писателя — жителя рабочего поселка или деревни вы почти нигде не увидите.