Очерки по общему языкознанию
Шрифт:
| I must go | Я должен идти | |
| I have to gо | но не иду | |
| I can go | Я могу идти | в настоящее |
| I may gо | и пр. | время |
станет ясно, что по своему логическому содержанию все они выражают действие, которое можно отнести к будущему времени, и их по этому признаку можно было бы поставить в один ряд с I shall go или You will go, что, кстати говоря, и делает в своей книге американский языковед Кантор [243] насчитывая, таким образом, в английском языке 12 форм будущего времени. Однако хотя в таком выражении, как I must go и пр., понятие времени и выражается языковыми средствами, оно не имеет, как конструкция I shall go, фиксированной формы; оно, как обычно принято говорить, не грамматикализовано и поэтому может рассматриваться как факт структуры языка только с точки зрения общих правил
243
J. R. Кantог. An Objective Psychology of Grammar. Indiana Univ. Blumington, 1936.
С этой точки зрения лишенным «языкового» значения оказывается и речевой звук, взятый в изолированном виде. То, что может иметь значение в определенном комплексе, т. е. в фонетической системе, не сохраняется за элементами вне этого комплекса. Изменения, которые претерпевает такой речевой звук, если они проходят помимо связей с фонетической системой языка и, следовательно, лишены «языкового» значения, оказываются также за пределами языковой структуры, как бы скользят по ее поверхности и поэтому не могут быть связаны с развитием данного языка.
Вопрос о возникновении в процессе функционирования языка как единичных явлений, так и фактов собственно развития языка тесно переплетается с вопросом о структурной обусловленности всех явлений, происходящих в первом. Ввиду того, что все происходит в пределах определенной структуры языка, возникает естественное стремление связывать все возникшие в нем явления с его развитием. В самом деле, поскольку действующие в каждый данный момент нормы или правила языка определяются наличной его структурой, постольку возникновение в языке всех новых явлений — во всяком случае в отношении своих форм — также обусловливается наличной структурой. Иными словами, поскольку функционирование языка определяется наличной его структурой, а факты развития возникают в процессе его функционирования, постольку можно говорить о структурной обусловленности всех форм развития языка. Но и это положение не дает еще основания делать вывод, что все структурно обусловленные явления языка относятся к фактам его развития. Нельзя структурной обусловленностью всех явлений деятельности языка подменять его развитие. Здесь по-прежнему необходим дифференцированный подход, который можно проиллюстрировать примером.
Так, в фонетике отчетливее, чем в какой-либо иной сфере языка, прослеживается то положение, что не всякое структурно обусловленное явление (или, как принято еще говорить, системнообусловленное явление) можно относить к фактам развития языка.
На протяжении почти всего периода своего существования научное языкознание делало основой исторического изучения языков, как известно, фонетику, которая нагляднее всего показывала исторические изменения языка. В результате тщательного изучения этой стороны языка книги по истории наиболее изученных индоевропейских языков представляют в значительной своей части последовательное изложение фонетических изменений, представленных в виде «законов» разных порядков в отношении широты охвата явлений. Таким образом, сравнительно-историческая фонетика оказывалась тем ведущим аспектом изучения языка, с помощью которого характеризовалось своеобразие языков и путей их исторического развития. При ознакомлении с фонетическими процессами в глаза всегда бросается их большая самостоятельность и независимость от внутриязыковых, общественных или иных потребностей. Свобода выбора направления фонетического изменения, ограниченного только особенностями фонетической системы языка, в ряде случаев представляется здесь почти абсолютной. Так, сопоставление готского himins (небо) и древнеисландского himinn с формами этого слова в древневерхненемецком himil и в древнеанглийском heofon показывает, что во всех названных языках наблюдаются разные фонетические процессы. В одних случаях наличествует процесс диссимиляции (в древневерхненемецком и древнеанглийском), а в других случаях он отсутствует (готский и древнеисландский). Если же процесс диссимиляции осуществлялся, то в древнеанглийском heofon он пошел в одном направлении (m>f, регрессивная диссимиляция), а в древневерхненемецком himil в другом направлении (n>1, прогрессивная диссимиляция). Едва ли подобные частные явления можно отнести к числу фактов развития языка. Отчетливо проявляющееся «равнодушие» языков к подобным фонетическим процессам обусловлено их одноплановостью. Если подобные процессы никак не отзываются на структуре языка, если они совершенно не затрагивают системы внутренних закономерных отношений ее структурных частей, если они не служат, по-видимому, целям удовлетворения каких-либо назревших в системе языка потребностей, то языки не проявляют заинтересованности ни в осуществлении этих процессов, ни в их направлении. Но язык, однако, может в дальнейшем связать подобные «безразличные» для него явления с определенным значением, и в этом будет проявляться выбор того направления, по которому в пределах существующих возможностей пошло развитие языка.
В подобного рода фонетических процессах можно установить и определенные закономерности, которые чаще всего обусловливаются спецификой звуковой стороны языка. Поскольку все языки являются звуковыми, постольку такого рода фонетические закономерности оказываются представленными во множестве языков, принимая форму универсальных законов. Так, чрезвычайно распространенным явлением оказывается ассимиляция, проявляющаяся в языках в многообразных формах и находящая различное использование. Можно выделить: связанные позиционным положением случаи ассимиляции (как в русском слове шшить<сшить); ассимиляции, возникающие на стыках слов и нередко представляемые в виде регулярных правил «сандхи» (например, закон Ноткера в древневерхненемецком или правило употребления сильных и слабых форм в современном английском языке: she в сочетании it is she [it iz Si: ] и в сочетании she says [Si sez]); ассимиляции, получающие закономерное выражение во всех соответствующих формах языка и нередко замыкающие свое действие определенными хронологическими рамками, а иногда оказывающиеся специфичными для целых групп или семейств языков. Таково, например, преломление в древнеанглийском, различные виды умлаутов в древнегерманских языках, явление сингармонизма финно-угорских и тюркских языков (ср. венгерское ember-nek —
В «автономных» фонетических явлениях трудно усмотреть и процессы совершенствования существующего «фонетического качества» языка. Теория удобства применительно к фонетическим процессам, как известно, потерпела полное фиаско. Фактическое развитие фонетических систем конкретных языков разбивало все теоретические выкладки лингвистов. Немецкий язык, например, по второму передвижению согласных развил группу аффрикат, произношение которых, теоретически говоря, отнюдь не представляется более легким и удобным, чем произношение простых согласных, из которых они развились. Наблюдаются случаи, когда фонетический процесс в определенный период развития языка идет по замкнутому кругу, например, в истории английского языка bжc>bak>back(ж>а>ж). Сопоставительное рассмотрение также ничего не дает в этом отношении. Одни языки нагромождают согласные (болгарский, польский), другие поражают обилием гласных (финский). Общее направление изменения фонетической системы языка также часто противоречит теоретическим предпосылкам удобства произношения. Так, древневерхненемецкий язык в силу большей насыщенности гласными был, несомненно, более «удобным» и фонетически «совершенным» языком, чем современный немецкий язык.
Очевидно, что «трудность» и «легкость» произношения определяются произносительными привычками, которые меняются. Таким образом, эти понятия, так же как и координированное с ними понятие совершенствования, оказываются, если их рассматривать в одном фонетическом плане, чрезвычайно условными и соотносимыми только с произносительными навыками людей в определенные периоды развития каждого языка в отдельности. Отсюда следует, что говорить о каком-либо совершенствовании применительно к фонетическим процессам, рассматриваемым изолированно, не представляется возможным.
Все сказанное отнюдь не отнимает у фонетических явлений права соответствующим образом характеризовать язык. Уже и перечисленные примеры показывают, что они могут быть свойственны строго определенным языкам, иногда определяя группу родственных языков или даже целое их семейство. Так, например, сингармонизм гласных представлен во многих тюркских языках, обладая в одних наречиях функциональным значением, а в других нет. Точно так же такое явление, как первое передвижение согласных (генетически, правда, не сопоставимое с разбираемыми видами ассимиляций), является наиболее характерной чертой германских языков. Больше того, можно даже установить известные границы фонетических процессов данного языка — они будут определяться фонетическим составом языка. Но характеризовать язык только внешним признаком вне всякой связи со структурой языка не значит определять внутреннюю сущность языка.
Таким образом, в фонетических явлениях, во множестве проявляющихся в процессе функционирования языка, необходимо произвести дифференциацию, в основу которой следует положить связь данного фонетического явления со структурой языка. В истории развития конкретных языков наблюдаются многочисленные случаи, когда развитие языка связывается с фонетическими изменениями. Но вместе с тем оказывается возможным в истории тех же самых языков указать на фонетические изменения, которые никак не объединяются с другими явлениями языка в общем движении его развития. Эти предпосылки дают возможность подойти к решению вопроса о взаимоотношениях между процессами функционирования языка и внутренними закономерностями его развития.
К проблеме законов развития языка самым непосредственным и тесным образом примыкают исследования, направленные в сторону вскрытия связей отдельных явлений языка, возникающих в процессе его функционирования, с системой языка в целом. Ясно с самого начала, что процессы, проходящие в одном языке, должны отличаться от процессов и явлений, проходящих в других языках, поскольку они осуществляются в условиях разных языковых структур. В этом отношении все явления каждого конкретного языка, как уже указывалось выше, оказываются структурно обусловленными, или системными, и именно в том смысле, что они могут появиться в процессе функционирования только данной системы языка. Но их отношение к структуре языка различно, и на вскрытие этих отличий и должно быть направлено лингвистическое исследование. Довольствоваться же только одними внешними фактами и все различия, которыми отличается один язык от другого, априорно относить за счет законов развития данного языка было бы легкомысленно. До тех пор пока не вскрыта внутренняя связь любого из фактов языка с его системой, невозможно говорить о развитии языка, тем более о его закономерностях, как бы это ни представлялось заманчивым и «само собой разумеющимся». Не следует забывать того, что язык — явление очень сложной природы. Язык как средство общения использует систему звуковых сигналов или, иными словами, существует в виде звуковой речи. Тем самым он получает физический и физиологический аспект. Как в грамматических правилах, так и в отдельных лексических единицах находят свое выражение и закрепление элементы познавательной работы человеческого разума, только с помощью языка возможен процесс мышления. Это обстоятельство неразрывным образом связывает язык с мышлением. Через посредство языка находят свое выражение и психические состояния человека, которые накладывают на систему языка определенный отпечаток и таким образом тоже включают в него некоторые дополнительные элементы. Но и звук, и органы речи, и логические понятия, и психические явления существуют не только как элементы языка. Они используются языком или находят свое отражение в нем, но, кроме того, имеют и самостоятельное бытие. Именно поэтому звук человеческой речи имеет самостоятельные физические и физиологические закономерности. Свои законы развития и функционирования имеет и мышление. Поэтому постоянно существует опасность подмены закономерностей развития и функционирования языка, например, закономерностями развития и функционирования мышления. Необходимо считаться с этой опасностью и во избежание ее рассматривать все факты языка только через призму их связанности в структуру, которая и превращает их в язык.