Очерки Русской Смуты (Том 1)
Шрифт:
Главный, более того - единственный вопрос, который глубоко волновал душу крестьянства, который заслонял собою все прочие явления и события вымученный, выстраданный веками:
– Вопрос о земле.
Необыкновенно сложный и запутанный, он вспыхивал много раз в безрезультатных попытках бунта и насилия, подавлявшихся кроваво и беспощадно. Уже в годы первой революции (1905-1906 гг.) волна аграрных беспорядков, пронесшаяся над Россией и оставившая за собою след пожаров и разгромов помещичьих имений, указывала на то, какие последствия будут сопровождать свершившийся в 1917 году государственный переворот. Вопрос весьма сложный, какими мотивами руководствовался класс земельных собственников (помещиков), охраняя с такой страстностью и силой свои права: атавизмом, природным ли тяготением к земле, соображениями государственными о повышении культурности землепользования, стремлением сохранить непосредственное влияние на народ, или наконец, просто своекорыстием... Одно бесспорно, что аграрная реформа запоздала. Долгие годы крестьянского
То спокойствие, с которым народ ждал некогда "освобождения" в дни работ "Главного" и "губернских" комитетов, невзирая на их резко классовый, сословный характер, (1857-1861), теперь оказалось не под силу. Крестьянство пожелало немедленной передачи ему всей земли, не дожидаясь ни выработки основных норм демократическим главным земельным комитетом, ни решения всенародного Учредительного Собрания.
Нет никакого сомнения, что такое нетерпение обусловливалось, в значительной мере, слабостью власти и сторонними влияниями, о которых говорится ниже.
В основной идее реформы не было разногласия. Вся либеральная демократия и буржуазия, революционная демократия, Временное правительство - совершенно определенно говорили о "переходе земли в руки трудящихся".
Точно так же единодушно все эти элементы ставили вопрос о порядке законодательного разрешения земельного переустройства, предоставляя его Учредительному Собранию.
Расхождение, притом непримиримое, возникло в определении самого существа земельной реформы. Либеральные круги русской общественности отстаивали частную собственность на землю{96}, - идея все больше и больше захватывавшая крестьянство - и требовали наделения крестьян, а не общего передела; революционная же демократия во всех партийных, классовых и профессиональных организациях отстаивала положение, проведенное Всероссийским крестьянским съездом (25 мая), при участии министра Чернова, о "переходе всех земель... в общее народное достояние для уравнительного пользования, без всякого выкупа". Эта резолюция социал-революционерского происхождения вносила смуту. Ее крестьяне не понимали или не хотели понять. По натуре - собственники, они не признавали национализации. Уравнительное же пользование, принимая во внимание огромное число безземельных крестьян, наличие 20 миллионов крестьянских дворов и размеры не крестьянской пахотной земли, определяемые всего лишь в 45 миллионов десятин, - грозило отнятием земли у многомиллионного крестьянства, владеющего сверхтрудовой или даже сверх-"потребительной" нормой, и обращением общего земельного передела в нескончаемую междуусобную кровавую распрю. Это обстоятельство впоследствии было учтено, даже и социал-демократами, которые в резолюции по аграрному вопросу, относящейся к концу августа, допускали сохранение мелкоземельной собственности, ограничивая однако возможность перехода ее, лишь к органам самоуправления и государству{97}.
Временное правительство, не считая себя вправе разрешать основные вопросы земельного устройства, и вместе с тем, испытывая стихийный напор снизу, переложило свои права отчасти на министерство земледелия, отчасти на созданный, на началах широкого демократического представительства, Главный земельный комитет; на него, кроме сбора сведений и подготовки земельной реформы, возложено было урегулирование существовавших земельных отношений{98}. Фактическое заведование всеми землями в смысле использования, отчуждения их, арендных отношений, условий найма рабочих рук - перешло в волостные земельные комитеты{99} - органы, состоявшие зачастую из людей темных - интеллигенция обычно была устранена - слишком заинтересованных, и не имевших никакого представления о существе и пределах своей компетенции. В то же время, центральные представительные учреждения и министерство Чернова, наряду с воззваниями правительства о недопустимости самоуправства, и о сохранении в неприкосновенности всего земельного фонда до Учредительного Собрания, явно поощряли "временное пользование землями", как назывались тогда захваты, объясняя эти действия "государственной необходимостью" полного использования земли под посев. Агитация - в самых широких размерах, веденная в деревне безответственными представителями социалистических и анархических кругов, дополняла работу Чернова.
Результаты такой политики не замедлили сказаться. Управлявший министерством внутренних дел Церетелли, в одном из циркуляров губернским комиссарам{100}, констатировал явление полной деревенской анархии: "захваты, запашки чужих полей, снятие рабочих, и предъявление непосильных для сельских хозяев экономических требований; племенной скот уничтожается, инвентарь расхищается; культурные хозяйства погибают; чужие леса вырубаются, заготовленные для отправки лесные материалы и дрова - задерживаются и расхищаются. Одновременно частные хозяйства оставляют поля незасеянными, а посевы и сенокосы неубранными". Министр обвинял местные комитеты и крестьянские съезды в организации самочинных захватов, и приходил к выводу, что создавшиеся условия ведения сельского и лесного хозяйств "грозят неисчислимыми бедствиями армии, стране и существованию самого государства".
Если к этой картине прибавить местами пожары, убийства, самосуды, разрушение
Вопрос о помещичьем землевладении вышел, таким образом, далеко из рамок эгоистических классовых интересов. Тем более, что насилиям подвергались не только помещики, но и крестьяне - хуторяне, отрубники. По постановлениям комитетов и помимо них. Подымалось не раз и село на село. Дело шло теперь вовсе не о перемещении богатств из одних рук в другие, от одного сословия к другому, а об истреблении ценностей, разрушении земельной культуры и экономическом потрясении государства.
Стихия бушевала. "Учредительные" функции оказались не по плечу волостному комитету. Следственные власти не смели появляться в деревне. Суд бездействовал, ибо все равно приговоры его не нашли бы исполнителей. И деревня, предоставленная самой себе и агитации крайних элементов, кипела в котле страстей, давно назревших и никем, ничем не сдерживаемых.
Жизнь мстила за попрание своих требований. Вместе с захватами и разделами, росли неудержимо собственнические инстинкты крестьянства. Его идеология опрокидывала все планы революционной демократии и, обращая крестьянство в класс мелкой буржуазии, грозила надолго отдалить торжество социализма. Деревня замкнулась в узкий круг своего быта и, поглощенная "черным переделом", совершенно не интересовалась ни войной, ни политикой, ни социальными вопросами, выходящими за пределы ее интересов. Война отнимала и калечила ее работников, и деревня тяготилась войной. Власть препятствовала земельным захватам, и стесняла монополией и твердыми ценами сбыт хлеба, - и деревня невзлюбила власть. Город перестал давать произведения промышленности и товары - и деревня отгородилась от города, уменьшая и временами прекращая подвоз туда хлеба. Единственное вполне реальное "завоевание революции" было в известной мере осуществлено, и те, кто воспользовался им, с некоторым смущением и неуверенностью ждали, как отнесется к самочинному разрешению ими земельного вопроса грядущая власть.
При таких настроениях, пролетарский большевизм оказался чужим и ненужным в деревне. Предвидя необходимость в будущем борьбы с такими "мелко-буржуазными стремлениями" крестьянской массы, Ленин и включил в свою программу "перенесение центра тяжести на советы батрацких депутатов" и "выделение советов депутатов от беднейших крестьян"... Однако, с этим лозунгом, вносившим начала раскола и борьбы в крестьянскую среду и осуществленным позднее, летом 1918 г., большевики не посмели явиться открыто в деревню в 1917 г. И деятельная работа их поэтому вылилась в поддержание деревенской анархии, оправдание захватов и подрыв авторитета Временного правительства.
Этим путем они стремились создать в лице крестьянской массы сторону, если не сочувствующую, то по крайней мере, нейтральную в предстоящей решительной борьбе своей за власть.
* * *
Одним из правительственных актов, вносивших крайние осложнения в нормальное течение народной жизни, явилось упразднение постановлением от 17 апреля общей полиции. В сущности, акт подтвердил лишь то положение, которое создалось почти повсеместно с первых же дней революции, и которое явилось результатом народного гнева, в отношении исполнительных органов старой власти, в особенности же - результатом озлобления со стороны тех лиц, которые подвергались наибольшему угнетению и произволу полиции, и теперь вдруг поднялись на гребень народной волны. Защищать русский полицейский институт дело безнадежное. Отрицательная репутация его несколько поколебалась, лишь под влиянием сравнения с милицией и чрезвычайками... Точно так же напрасно было бы в то время противиться его упразднению - оно вызывалось психологической необходимостью. Но также несомненно, что старый полицейский институт в своих действиях руководствовался не столько личными политическими убеждениями, сколько требованиями хлебодателя и собственными интересами. Неудивительно, что жандармы и чины полиции - гонимые, оскорбляемые, затравленные, поступив принудительно в армию, составили там элемент весьма отрицательный. Революционная демократия, в самооправдание, до крайности преувеличивала " контрреволюционную роль их в армии; тем не менее безусловная правда, что многие бывшие жандармские и полицейские чины избрали себе, быть может, из чувства самосохранения, ремесло, ставшее тогда наиболее выгодным демагога-агитатора.
Станем на почву фактов.
Упразднение полиции в самый разгар народных волнений, когда значительно усилилась общая преступность и падали гарантии, обеспечивающие общественную и имущественную безопасность граждан, являлось прямым бедствием. Но этого мало: с давних пор функции русской полиции незаконно расширялись, путем передачи ей части своих обязанностей, как всеми правительственными учреждениями, так и органами самоуправления, даже ведомствами православного и инославных вероисповеданий. На полицию возлагалось таким путем взыскание всяких сборов и недоимок, исполнение обязанностей судебных приставов, и участие в следственном производстве, наблюдение за выполнением санитарного, технического, пожарного уставов, собирание всевозможных статистических данных, призрение сирот и лиц, впавших в болезнь вне жилищ и проч., проч. Достаточно сказать, что проэкт реорганизации полиции, внесенный в Государственную думу в конце 1913 года, предусматривал 317 отдельных обязанностей, незаконно возложенных на полицию и подлежащих сложению.