Очищение убийством
Шрифт:
Фидельмой овладела неуверенность. Она попала в незнакомую, чуждую страну, а необходимость вести расследование смерти подруги только усиливала смятение и уныние.
Она пошла по дороге к гавани и свернула на каменистый берег. Вокруг были люди, но никто не обращал на нее внимания, когда она, склонив голову в раздумье, проходила мимо.
Она собиралась обдумать то, что ей удалось узнать.
Но, как ни странно, думала об этом саксонском монахе, об Эадульфе.
С тех пор как она получила титул доулисуда брегонов, ей ни разу не доводилось работать с напарником.
А эта Нортумбрия! Странная страна, полная странных обычаев и отношений, совершенно непохожих на простые порядки в Ирландии…
И тут она вдруг остановилась и рассмеялась про себя. Неужели она допускает, что какой-нибудь сакс, сравнивая здешние порядки с ирландскими законами и отношениями, сочтет их проще своих. И она вспомнила строчку из гомеровской «Одиссеи» о том, что нет более сладкого зрелища для глаз мужчины или женщины, чем родная страна.
Она приехала сюда только потому, что Этайн из Кильдара попросила ее об этом. Теперь Этайн мертва. А сама она невзлюбила эту страну и ее народ за гордыню и высокомерие, за жестокость и кровожадность их законов. В этой стране единственная кара — казнь, и преступнику не дается никакой надежды искупить свою вину или возместить ущерб жертвам. Ей хотелось вернуться домой, в свой монастырь. Опостылели эти саксы. Но ведь Эадульф тоже сакс.
Мысли ее снова помчались вскачь, и Фидельма сердито хмыкнула.
Нет, Эадульф не такой, как его племя. У него есть хорошие качества. Он ей нравится, ей с ним приятно, ее восхищает его пытливый ум. И все равно саксы ей не по душе.
Но ведь многие люди из ее народа тоже ей не по душе. Гордость и высокомерие — грехи, свойственные многим.
Фидельма тяжко вздохнула. Она гордилась своей логикой и умением думать. И встревожилась — откуда взялись в ее голове столь вздорные и беспорядочные мысли в то время, когда она должна разбираться с убийством Этайн. По какой бы дороге ни пошли ее мысли, та приводила к Эадульфу. Почему? Быть может, потому, что ей приходится работать вместе с ним? Но в глубине души маячило понимание, что причина этого в чем-то другом.
Вернувшись в монастырь, Фидельма нигде не смогла найти Эадульфа. Она пошла в закут сестры Ательсвит и стала ждать, раздумывая, не попросить ли ту найти брата Торона и не допросить ли его самой. Она уже приняла решение, как вдруг дверь кельи отворилась со скрипом и ворвалась сестра Ательсвит с горестным криком:
— Сестра Фидельма! Сестра Фидельма!
Фидельма удивленно встала со своего табурета.
Сестра Ательсвит была возбуждена, лицо ее раскраснелось, и, судя по всему, она бежала.
— Ах, сестра, что это значит?
Сестра Ательсвит уставилась на Фидельму широко раскрытыми глазами. Лицо ее стало белее снега. Она не сразу смогла заговорить.
— Архиепископ Кентерберийский Деусдедит. Он лежит мертвый в своей келье.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
— Что ты сказала? — воскликнула Фидельма, не уверенная, правильно ли она расслышала.
— Деусдедит, архиепископ Кентерберийский. Лежит мертвый в своей келье. Пожалуйста, поспеши, сестра Фидельма.
Фидельма с трудом сглотнула.
Еще одно убийство? Самого архиепископа? Это конечно же безумие? Она не сводила глаз с искаженного страхом лица сестры Ательсвит и, взявши ее за руку, сказала:
— Тише, тише, сестра. Ты кому-нибудь говорила об этом?
— Нет, нет. Я так обезумела, что подумала только о тебе, потому что… потому что…
Сестра Ательсвит смутилась.
— Ты послала за лекарем? — прервала ее Фидельма.
Сестра Ательсвит отрицательно покачала головой.
— Брат Эдгар, наш лекарь, уехал в Витби для отпущения грехов сыну тана. Другого лекаря у нас нет.
— В таком случае немедля пошли за братом Эадульфом. Он немного разбирается во врачевании. Потом найди настоятельницу Хильду и сообщи ей о том, что случилось. Пусть оба тотчас придут в келью Деусдедита.
Сестра Ательсвит кивнула и поспешила прочь.
Сестра же Фидельма устремилась по странноприимному дому туда, где, как она знала, расположена келья Деусдедита. На нее указала ей сестра Ательсвит, когда объясняла расположение гостевых помещений.
Она остановилась у двери, которую сестра Ательсвит в спешке оставила неприкрытой. Потом распахнула дверь и заглянула внутрь.
Деусдедит лежал на кровати. Фидельма сразу же отметила, что постель нетронута. Его руки были мирно сложены, глаза закрыты, словно он спит. Кожа его странно пожелтела и напоминала старый пергамент. Фидельма вспомнила, что и в храме на заседании синода архиепископ выглядел не очень хорошо.
Она сделала шаг, собираясь войти в келью, когда чья-то тяжелая рука легла ей на плечо. Она вздрогнула, ахнула и обернулась.
И увидела круглое херувимское лицо архиепископского секретаря Вигхарда.
— Не входи, сестра, — прошипел он. — Ради жизни своей.
Фидельма смотрела на него, не понимая.
— Что ты имеешь в виду?
— Деусдедит умер от желтой чумы!
Фидельма удивленно раскрыла рот.
— От желтой чумы? Откуда ты это знаешь?
Вигхард усмехнулся, протянул руку и закрыл дверь.
— Довольно давно, уже несколько дней, как я заподозрил, что Деусдедит страдает от этой заразы. Пожелтевшие глаза, сухая кожа. Он все время жаловался на слабость, на отсутствие аппетита и запор. В нынешнем году я видел слишком много жертв этого поветрия, чтобы не распознать его приметы.
Фидельме внезапно стало холодно — она начала осознавать, что означают слова этого человека.
— Как давно ты это узнал? — спросила она у мрачного Вигхарда.
Секретарь архиепископа скривился безрадостно.
— Несколько дней назад. Думаю, что впервые понял это, когда мы плыли сюда.
— И ты позволил Деусдедиту явиться сюда и находиться среди братии? — в ярости спросила Фидельма. — А как же риск заражения? Почему его не поместили куда-нибудь, где его лечили бы и обихаживали?