Один человек, две собаки и 600 миль на краю света. Опасное путешествие за мечтой
Шрифт:
Заставить себя встать с насиженного места и пройти двести миль теперь еще сложнее. Да, мне предстоит главное испытание, посложнее, чем суровые морозы и одиночество. Мне нужно бороться с самим собой. Если бы у меня не было выбора, я мог бы целую неделю провести безо всякой пищи. Но сейчас выбор у меня есть: остаться здесь и ждать помощи. Еды хватит дней на тридцать, это абсолютно точно. Да, самый важный вопрос, которым рано или поздно задается любой путешественник, сродни гамлетовскому «Быть или не быть?» — «Остановиться и успокоиться или продолжать путь?» Если я не пойду, то, возможно, у меня будет больше сил и я продержусь дольше. Но вряд ли кто-нибудь придет сюда, к верховьям Ноатака, и поможет мне.
— Ты зашел слишком далеко, — говорю я себе. Мои глаза обращены к линии горизонта. — Ты сошел с ума, если думаешь, что можно встретить здесь человека.
Я был абсолютно уверен, что сюда никто не
Ноатак, последний рубеж
Сегодня я трогаюсь в путь с неподъемным грузом за плечами. Я запихнул в рюкзак огромное количество еды, поэтому кое-что из экипировки пришлось вытащить и нести отдельно. С одного боку я привязываю палатку, с другого — брезент и подушку с завернутой в них пилой. Сверху я прикрепляю зимние штаны, парку и ружье. Рюкзак настолько тяжел, что его невозможно поднять с земли. Я иду на небольшую хитрость: сажусь на траву и перетягиваю его ремнями, а затем, напрягая пресс, встаю на четвереньки. При этом нужно быть осторожным, чтобы не травмироваться и не потянуть мышцы. Затем я прислоняю колени к груди, благодаря чему мои ступни оказываются на земле, и, оттолкнувшись обеими руками, постепенно начинаю принимать вертикальное положение. При этом, чтобы не потерять равновесия, я что есть силы упираюсь в землю ногами. Наконец я полностью выпрямляюсь, и вся тяжесть приходится только на ноги. Слава Богу, они у меня достаточно сильные. Часть еды я доверяю собакам. Джимми с Уиллом тащат на себе по двадцать пять фунтов каждый, однако это нисколько не портит им настроения. Они ведут себя так, словно никакого груза, в общем-то, и нет. Правда, бежать с такой же скоростью, как раньше, они не могут и частенько задевают друг друга. Из-за этого тюки на их спинах немного сдвигаются, но они не обращают на это внимания и бегут как ни в чем не бывало. Я не приложу ума, как объяснить им, что беззаботно резвиться, как они привыкли, у них пока не получится.
По утрам, перед тем как тронуться в путь, я очень люблю побездельничать и посвятить некоторое время самому себе. Я пью кофе, готовлю овсянку, пишу и размышляю о днях прошедших и днях грядущих, о своей жизни и о близких людях, которые ждут меня дома. Еще я читаю книгу, которую взял с собой, — это «Человек-невидимка» Герберта Уэллса. Интересно, почему главный герой решает остаться среди людей, хотя у него есть возможность уйти от них навсегда? Зачем ему нужно слышать голоса? Почему он не хочет жить в деревне один? Он ищет дружеского общения, но при этом не может признаться в том, что он невидим. Чтобы никто не разгадал его секрет, он вынужден носить маску. Он скрывает свою невидимость, потому что хочет, чтобы люди приняли его. Не знаю, почему жители города так сильно боятся человека-невидимку Ведь он не сделал им ничего плохого. Интересно, почему же он начинает сходить с ума? Есть люди закрытые, которые мечтают уйти в себя, скрыться от общества. Люди открытые, экстраверты, не могут представить, как они будут жить в одиночестве. Пожалуй, человек-невидимка относится к категории последних. Именно эта невозможность быть увиденным и превратила его в безумного убийцу. Иногда я думаю, что мы все рождаемся спокойными и немного замкнутыми в себе, но недостаток общения с природой делает нас слишком агрессивными. В современной жизни мы забываем о том, что действительно важно и уделяем чересчур много внимания мелочам, которые нас сильно расстраивают.
Я скучаю по дому, но покину Аляску только в том случае, если моей жизни или жизни собак будет грозить реальная опасность. Аляска стала моим вторым домом. Второго такого края в мире не найдется. Для меня истинное удовольствие путешествовать по нему, преодолевать трудности, выживать. Здесь нет следов, по которым я могу идти, нет ни одного населенного пункта с бакалейной лавкой, где можно было бы купить еду. Сейчас я в основном готовлю и пишу внутри палатки, но когда станет теплее, непременно буду делать это на природе, около костра, созерцая пылающий огонь, северное небо и скалы. Думаю, что, только оказавшись в сложных обстоятельствах, можно научиться по-настоящему радоваться жизни. Если мне хорошо здесь, в таких некомфортных условиях, то как же прекрасно я буду чувствовать себя дома. В пьесе под названием «Проклятье голодающего класса» есть одна очень яркая фраза: «Чтобы вернуться к реальной жизни, нужно сперва поспать на досках». Кроме того, вы наносите серьезный удар по вашему самолюбию и гордости. Когда
Около шести вечера мы достигаем Ипнеливик и переходим его без всяких проблем. Вода в этом маленьком притоке реки Ноатак едва доходит мне до икр. Думаю, что, когда снег стает окончательно, он станет гораздо глубже. Затем мы приближаемся к заполненному водой, довольно протяженному участку тундры длиной в милю и глубиной примерно в полтора фута. Дует холодный ветер, из-за чего на поверхности образовалась ледяная корка. Лед очень хрупкий, как только я ступаю на него, он тут же раскалывается. Однако перейти через реку нужно обязательно. Это самый подходящий маршрут, и искать другой просто нет времени. Придется пройти пару миль наверх и попытаться пройти там. По возможности я должен придерживаться Ноатака, на случай если заросли туссока станут чересчур густыми, а холмы — слишком высокими. Тогда мне надо будет быстро отыскать более пологий берег.
Заприметив стадо оленей, собаки тут же бросаются в погоню. Я, естественно, не успеваю удержать их, накинув поводки. Но у меня не было сомнений, что с таким тяжелым грузом они не смогут убежать далеко. Но собаки несутся что есть мочи, и мешки с едой подпрыгивают у них на спинах. На такой равнинной местности олени, безусловно, имеют огромное преимущество над собаками, как и, впрочем, над волками. Поэтому, как мне кажется, они и находятся здесь сейчас. Поскольку ноги у них длинные, вода им совсем не мешает. У волков лапы тоже не маленькие, в принципе, как и у большинства млекопитающих на Аляске, но ростом они ниже оленей, поэтому весьма вероятно, что на некоторых участках они могут коснуться воды телами, и тогда брызги значительно уменьшат их скорость. Олени пускаются рысью со скоростью двадцать миль в час и оглядываются на собак. Джимми с Уиллом устало плетутся за ними, но едва они чуть-чуть увеличивают скорость, олени вновь переходят на рысь. У собак нет ни единого шанса даже приблизиться к ним. В полном отчаянии наблюдаю за ними, утешая себя мыслью о том, что если они уронят поклажу, я буду точно знать, где ее найти. Я не могу позволить себе потерять еду, даже собачий корм. Думаю, что волки нападают на свою жертву только там, где поверхность земли плоская и относительно сухая. Здесь же очень много мелких водоемов, поэтому лоси и олени могут легко укрыться от волчьей стаи. Однако, в условиях открытого пространства, когда волки могут развить максимальную скорость, они без сомнения догонят любого зверя (за исключением, может быть, антилопы), хотя олени, возможно, и будут на первых порах их опережать. Если волки по каким-то причинам не откажутся от погони и земля будет достаточно ровная, они наверняка вернутся за добычей. Однако подходящих участков пока что не видно.
Спустя полчаса собаки возвращаются. Мешки у них на спинах промокли, а мешок Джимми и вовсе отцепился. Я прихожу в ярость, и меня можно понять. Я стою в ледяной воде, пальцы ног практически онемели от холода, и пытаюсь поправить мешок Джимми. Но собаки не могут стоять спокойно и все время ерзают. Мне мешает рюкзак, но снять его не получается, потому что повсюду вода и его попросту некуда положить. А еще начинается дождь, да и ветер дует со всех сторон. Такое впечатление, что ветер, дождь, вода и холодный воздух объединились, чтобы сломить меня: и физически, и морально. Я чуть не плачу от боли. Наконец привожу в порядок мешок Джимми, и милю за милей мы шлепаем по реке. Я слежу за тем, чтобы собаки шли рядом, как только мы выйдем на более менее сухую землю, то сразу устроим привал. От бушующего ветра нас укроют кусты, которых здесь множество.
Утром я встаю пораньше, чтобы побыстрее собраться, но у меня очень сильно мерзнут руки, и постоянно приходится делать перерыв, чтобы их согреть. С трудом верится, что до сих пор так холодно. В основном я работаю в перчатках, но они не всегда помогают, и, кроме того, иногда их просто необходимо снимать, например, чтобы как следует перевязать вещи. Такое впечатление, что зима здесь обосновалась надолго и вовсе не намерена уступать место весне.
— Когда же уже наконец потеплеет? — спрашиваю вслух, щурясь от ветра.
Внимательно рассматриваю обступившие меня со всех сторон снежные вершины и обдумываю свое нынешнее положение.
Перейти через Ноатак — весьма сложная задача. Его глубина достигает уровня груди, а ширина — около двадцати футов. Более узких участков я не вижу. Для начала попробую пройти вверх по течению и отыскать участок, где река разделяется на несколько мелких притоков, а дно укрыто большими камнями. Значит, идти на север к реке Нигу вдоль Мидас-Крик мне не нужно. Вместо этого я попытаюсь преодолеть перевал в районе Портидж-Крик, который выведет меня к верховьям Алатны.