Один день
Шрифт:
Глава 2. Заявление
Андрей Андреевич, Юля и Саша брели по старому доброму школьному коридору. Андрей Андреевич держал руки за спиной и глядел под ноги. Юля и Саша держались рядом с учителем и рассматривали его лицо, пытаясь понять, в какую интересную мысль он так глубоко ушёл. Неужели он всё ещё обеспокоен гаданием?
Юля была одета в оранжевую юбку и коричневый свитер. У неё были коротко стриженые волосы и большие мутноватые глаза, спрятанные за толстыми линзами старомодных очков. Красивой её считать мог только худощавый, одетый в помятый костюм-тройку Саша. Андрей Андреевич считал, что Юля довольно симпатичная девочка, очень умная, очень добрая. Сашу
Во всей школе было тихо; звонок прозвенел пять минут назад. Андрей Андреевич знал, что его ждёт класс, но торопиться не желал. Он поднял взгляд и осмотрелся. Слева и справа висели школьные газеты, различные призывы к чему-то правильному и хорошему, даже несколько портретов самых успешных учеников.
Школа №0 – это зелёные стены и жёлто-коричневый пол. Двери во все комнаты и кабинеты были выкрашены в бело-серый цвет, кроме кабинета директрисы Стеллы Игоревны Гидовской. Она занимала должность уже год, но никто не знал, как она выглядит. Всё время она пряталась в своём кабинете, приходила и уходила последней. В рабочее время кабинет её всё время был закрыт изнутри.
Андрей Андреевич вздыхал. Юле и Саше казалось, что вздыхает учитель с какой-то неведомой печалью.
Они уважали этого немногословного, строгого, но доброго учителя, поэтому всегда пытались ему угодить. Сейчас им хотелось узнать, что его гложет и как-то его взбодрить, если это будет возможно.
Внезапно Андрей Андреевич остановился и посмотрел сначала на Юлю, потом на Сашу.
«Красивая, красивая, душевная девочка. Боже мой, какое страшное будущее её ждёт», подумал он, снова взглянув на Юлю.
«И Сашу тоже. И меня. Всех нас, таких, ожидает кошмар, который только-только начинается».
Андрей Андреевич сам не понимал, что именно он имеет в виду: политико-экономическое состояние страны и упадок общества или область того, что называют «личной жизнью» и «судьбой».
Стояли они посередине коридора, рядом с девятым кабинетом, из которого раздавался, а точнее, разливался голос Анны Александровны, учительницы русского языка и литературы. Анна Александровна была идейной сталинисткой, но об этом знали немногие. В былые годы Беляев пытался за ней ухаживать, но понял, что идейность этой железной женщины превышает её способность кого-то полюбить. Он знал о её приверженности к Сталину и всему, что к нему относится, но не распространялся об этом, особенно в нынешнее время.
Напротив кабинета широкое окно выходило на школьный двор. Там технический работник подметал упавшие листья. Там ветер носился. Там было холодно. Там холодно и серо. Андрей Андреевич отторгнул все предыдущие мысли.
Учитель подвёл Юлю и Сашу к подоконнику и проговорил:
– Здесь. Именно здесь, на этом месте, рядом с девятым кабинетом я нашёл заявление Виталика.
– Какого Виталика? – спросила Юля.
– Мальчика с трагической судьбой. Рассказать?
– Но у нас же урок начался уже, – возразил Саша.
– Ничего. Скажу, что работал отдельно с отличниками. С вами одними, ребята, работать и можно. В наше время с другими работать бесполезно. Сейчас такие времена наступили… Может, Анна Александровна права… Сейчас даже образование даёт такую трещину. Даже учителя сейчас… Хм, не все, но многие, морально разложены. Кошмар. Сущий Кошмар!
– А что за Виталик? – спросила Юля и села на подоконник. – Не из параллельного ли класса?
– Понимаете ли, да. Он самый. Несколько дней назад мне сообщили, что у него развилась опухоль мозга…
– Мы можем как-нибудь помочь? Навестить его? Собрать денег? – обеспокоенно спросил Саша.
– Нет, Саша, нет. Всё, что мы
– Что в заявлении? – спросила Юля.
– Давайте так. У нас сегодня вообще-то намечался особый урок, но я не хочу, чтобы вы на нём были. Я вам автоматически поставлю «отлично» и посещение, конечно, проставлю. А вы сидите здесь, дорогие мои, и читайте его заявление. Побудьте в шкуре человека, больного раком мозга. Это не так уж и скучно. Договорились?
Юля и Саша согласились. Андрей Андреевич протянул им помятый листок и откланялся.
***
«Я, Виталий Т., ученик 10 «Б» класса, прошу директрису школы №0 отчислить меня по причине состояния здоровья. Я считаю, что больше не могу учиться, поэтому прошу вас отстранить меня от занятий навсегда. Не знаю, согласны ли с этим мои родители, потому что я им ничего ещё не говорил. Только вам сообщаю о том, что хочу. Что хочу именно я. Мне, понимаете, больше нельзя заниматься ни математикой, ни русским языком, ни историей
Тот день. Я шёл домой и сидел и думал. И голова болела очень-очень сильно! Я тогда думал, что сегодня двозили дшизи такие – то есть натуральное число, очко. Домашняя работа – забота, работа. Я делал жеометрию: задача. У Ивана Петровича… Я не поминаю. Что-то про опилки и центнер тяжести. Что-то про падение и счисление жеометрических параметров.
Неевклидовская геометрия не даётся в школе. Только евклидовская, только наше пиво из киоска под домом, оттудова стучит Бог, только нашу колбасу купайте, только наши товары!
Аш бын гуц.
Ход на три угла: так, значит АВС, а это швац – это решение нимает сквер имени Петра Курбатова, возле которого я сидел на том празднике, когда сказали, что не будет
Я помню, Вася Поздняков так хорошо решетил жеометрию на доске. Так плавно всё говорил, а я не можу так. И учитель Васю хвалил и сказал: вот так надо. Вася вот так говорил:
«Так, значит, ход: три угла, а это швац, это решение нимает три параметра пендилярных правлений, правильно? Да, тогда дальше. Итак, смотрим: счисление по методу Матвеева, правильно? Да, тогда дальше. Швац? Да, тогда дальше. Хе ис гуц? Да, тогда дальше. Ну, решим несколько несложных для умного человека равнений. Чертим вперёд, чтобы плавно потом, правильно? Да, тогда дальше.