Один "МИГ" из тысячи
Шрифт:
Еще не выработаны новые тактические приемы, отвечающие требованиям этой трудной войны, еще нет той слаженности, четкости и организованности, которые придут позднее, когда люди приобретут боевой опыт, но летчики знают, за что они сражаются, что защищают, и обжигающая душу ярость, беззаветная отвага искупают недостаток умения.
Истребители летают на боевые задания все до одного, летают непрерывно, с рассвета до темноты; и техники валятся с ног от усталости, едва успевая осматривать, ремонтировать и заправлять самолеты. Капитан Масленников, сообразительный начальник связи полка, объехал на мотоцикле ближайшие районные центры и объявил телефонную связь мобилизованной
— Штук двенадцать с крестами пошли на Кишинев...
— Какой-то двухвостый вертится над станцией...
— Бомбят Котовск...
Масленников докладывает командиру, и сразу же взлетают дежурные звенья...
Двадцать восьмого июня в полк позвонили из одного сельсовета:
— Восемь немцев летят. Наверно, в Котовск — прямо по-над дорогой!
Оперативный дежурный выскочил из штаба и дал ракету. Посыльный и телефонист расстелили на траве огромную белую стрелу, сшитую из полотна, — ее острие указывало на Котовск. Это последнее изобретение начальника штаба: многие самолеты еще не имеют радиосвязи, и стрела наглядно поясняла летчикам, находящимся в воздухе, их задачу.
Во всех концах аэродрома взревели моторы, и сразу же отовсюду начали подниматься в воздух «чайки», «ишаки», «МИГи». Растянувшись в воздухе длинной чередой, девять самолетов устремились к Котовску, на ходу подстраиваясь друг к другу. Вел группу лейтенант Кузьма Егорович Селиверстов. Он был из старой школы летчиков-истребителей, ставивших выше всего индивидуальный бой. Горячий, лихой, бесшабашный, Селиверстов вступал в схватку с любым числом немецких летчиков и никогда не оглядывался на свою группу. Летчики шли за ним, не придерживаясь четкого строя, гурьбой, не думая о взаимопомощи и лишь выискивая в воздухе цель для ударов, — каждый для себя.
На подходе к Котовску Селиверстов обнаружил в воздухе восемь немецких бомбардировщиков «Ю-88». Они шли сомкнутым строем к станции, чтобы сбросить бомбы на железнодорожные эшелоны. Покачав крыльями, Селиверстов устремился вперед, рассчитывая лобовым ударом разбить вражеский строй. Но тут вырвался вперед летчик Николай Яковлев. Его самолет мчался сквозь огонь немецких стрелков, словно бронебойный снаряд. Опасаясь столкновения, бомбардировщики рассыпались и потеряли взаимодействие. И тут же совершенно неожиданно самолет Яковлева задрал нос, свалился на крыло и рухнул на землю. Потом, после боя, подобрав тело молодого пилота, товарищи установили, что пуля одного из немецких стрелков поразила его прямо в лоб...
Но Яковлев хорошо сделал свое дело. Теперь, когда немцы бросились врассыпную, стремясь уйти от яростной атаки советских истребителей, они стали легкой добычей. Каждый из летчиков Селиверстова облюбовал себе одного из бомбардировщиков и погнал его, расстреливая из пулеметов. Одна за другой упали на землю семь горящих машин. Дольше всех держался последний, восьмой «юнкере». Его вел, видимо, опытный пилот, умело уходивший из-под огня младшего лейтенанта Меметова.
Темпераментный Меметов, разгорячившись, забыл обо всем на свете, кроме виляющего хвоста хорошо защищенной от огня немецкой машины. Он много раз атаковал «юнкерса». Один крупнокалиберный пулемет, перегревшись, уже отказал, но Меметов продолжал преследование, хотя немец успел перетянуть через линию фронта. Здесь, над румынской землей, он все-таки добил немца. Сделав от радости «горку» над догоравшим в кукурузе самолетом врага, Меметов ушел к Семеновке.
Его товарищи уже
Одно лишь было горько: среди победителей нет Яковлева, который, жертвуя собой, предрешил успех боя. Но за него хорошо отомстили: в этот же день летчики сбили еще три самолета, а всего, таким образом, 28 июня было уничтожено одиннадцать вражеских машин.
На утро следующего дня летчикам предстояло провести новую, дерзкую и трудную операцию: капитан Атрашкевич и два младших лейтенанта — Дьяченко и Макаров — должны были уйти на «МИГах» в глубь Румынии, чтобы среди бела дня как снег на голову обрушиться на аэродромы противника — сначала в городе Бырлад, а потом в городе Роман.
Гитлеровцы никак не могли рассчитывать, что советские летчики отважатся на такой шаг. У Атрашкевича и его ведомых были самые ничтожные шансы вернуться из такого рейда. И все-таки все трое добровольно вызвались выполнить это задание.
Саша Покрышкин тоже хотел лететь, но Атрашкевич отказал ему:
— Не надо. Вы мой заместитель, и вам поручат выполнять другие задания.
Покрышкин вспыхнул и хотел что-то возразить, но Атрашкевич повторил:
— Не надо...
Покрышкин резко перебил капитана:
— Но ведь нельзя же подходить к людям, как к пешкам на шахматной доске! Вы же знаете: Дьяченко — мой друг, а вы... вы... — Он порывисто глотнул воздух, не находя нужного слова. — Вы думаете о том, как я буду смотреть в глаза товарищам, когда вы улетите?
Атрашкевич отвернулся. Потом осилил себя и медленно заговорил:
— Послушайте, Саша. Вы не новичок в авиации и понимаете, на что мы идем. Мы до сих пор не знаем, что случилось с Крюковым, а у него было задание легче нашего. Допустим, что мы полетели бы вчетвером. Допустим, что вам удалось бы зажечь на аэродроме еще один немецкий самолет. Не в этом суть операции. Важен сам факт появления наших истребителей у Романа и Бырлада, важно, чтобы фашисты там попадали мордами вниз и почувствовали, что их аэродромы уязвимы. Важно сбить с них спесь. И мы сделаем это втроем. А вы... вы еще повоюете. У вас впереди еще много возможностей свернуть себе шею...
Атрашкевич хотел улыбнуться, но улыбка у него не получилась. Он порывисто пожал руку Покрышкину, коротко бросил «пока!» и зашагал в сторону.
Покрышкин плохо спал в эту ночь. Утром он вышел на старт проводить друзей. Атрашкевич, холодный, сосредоточенный, тщательно проверял свой самолет. Дьяченко и Макаров шутили, стараясь скрыть волнение. Вот они и взлетели.
Саша долго провожал их взором, пока три черные точки не растаяли в дымке, застилавшей горизонт.
К исходу расчетного времени в небе показались два самолета. У Покрышкина сильнее застучало сердце. Кто? Этот вопрос жег его. Наконец «МИГи» пошли на посадку, и он прочел их номера. Не вернулась машина Атрашкевича...
Дьяченко и Макаров были смертельно бледны. Они глядели отчужденно, словно все еще не верили, что пережитое осталось позади,
— Не спрашивай, — хрипло сказал Дьяченко, когда к нему подошел Покрышкин. — Когда-нибудь сам расскажу. Только не сейчас...
В историческом формуляре полка записано: «29.6.41 года штурмовым налетом на вражеские аэродромы сожжено на земле четыре самолета противника. При исполнении боевого задания погиб смертью храбрых командир эскадрильи капитан Атрашкевич. Капитан Атрашкевич посмертно награжден орденом Красного Знамени. Командование эскадрильей принял старший лейтенант Покрышкин».