Один на один с Драконом
Шрифт:
Пока я брызгала водой в лицо, мама уже собралась.
— Аня, до вечера, — бросила она дежурную фразу и ушла.
Я села у окна на кухне. Есть не хотелось, ничего не хотелось. С новой силой навалилась тоска.
Я провела пальцами по круглому, уже большому животу. Бесчисленные анализы и исследования не показали ничего необычного. Шоком оказалась новость о двойне. Я улыбнулась и тут же снова загрустила. «Судьба жестока, сыграла злую шутку». Мама без конца меня убеждала в том, что я сделала единственно верный выбор и чудо, что осталась жива. В последние недели её терпение иссякло. Часто она упрекала:
—
«От этих слов не легче. Она права. Да только огромную дыру в душе ничем не залатать».
Солнце поднялось над домами. Золотистый свет заполнил кухню. За окном город жил своей жизнью. Каждый прохожий думал о своём. Разве что общее гнетущее ощущение, как невидимая надвигающаяся угроза, объединяло людей. Война продолжалась, пока далёкая, но от этого не менее пугающая.
«Лишь бы только он был жив, мой дракон», — переживала я.
* * *
В один из вечеров мама вернулась с работы на взводе, увидела меня. Сидя за кухонным столом над чашкой чая и сжимая в руке кристалл, я в очередной раз ревела.
— Всё! Прекрати! Сколько можно? — взъелась она. — О детях надо думать, о будущей жизни, а не сопли размазывать. Ты из Лазаревой в размазню превратилась.
Она явно хотела ещё что-то сказать. Я подняла заплаканное лицо. Мама, чуть смягчившись, произнесла:
— Не можешь справиться сама — надо за помощью обратиться. Это не дело. Себя угробишь и …
— Какой помощью? — перебила я.
— Психологической, — выплюнула она.
— Мама, я не могу ничего рассказать. Какой к чёрту психолог? — на повышенных тонах спросила я.
Она взбесилась ещё больше то ли от моего тона, то ли потому, что не знала, как быть.
— Я тебе говорила! — грубо выплюнула слова мама. — Нельзя ящериц вынашивать. Говорила. Прекрати о нём думать! Слышишь?! Полгода почти прошло. Всё! Да, ужасно, да, несправедливо. Он чужой, он враг. А то, что ты на аборт не пошла… — Она замолчала, тяжело дыша.
— Ящериц?! — я перебила её, вскочила из-за стола.
— Я и так тебе во всём потакаю. О чём ты думала вообще?!
— Ящериц? Это дети! — истерично закричала я.
— Так если хочешь этих детей родить, соберись! Хватит уже слёзы лить, как истеричка!
В этот момент Александра Владимировна предстала точно такой, какой я помнила её в свои подростковые годы.
От обиды по щекам покатились новые слёзы, злые. Захотелось высказать ей всё, за многие годы детских обид.
— Ты в своём репертуаре, — зло сказала я. — Нет бы поддержать как мать.
Поняла, что ударила по самому больному.
— Я только и делаю, что поддерживаю! — прокричала она. — Тайные обследования устраиваю, в комитете тебя прикрываю, на истерики твои смотрю каждый день.
Мне стало стыдно. Мама, конечно, была права.
— Да люди пачками калечатся, умирают, пропадают без вести, — продолжала кричать она.
На столе в электрическом свете лежал оставленный мною кристалл. Мама в ярости схватила его и швырнула, не глядя. Она прокричала ещё пару слов, когда кристалл чиркнул о стальную поверхность кухонного фартука, в разные стороны полетели искры. Оставленные с обеда хлебные крошки вспыхнули синими огоньками. Мы обе
— Твою мать, — тихо выдала Александра Владимировна. — Что за…?
После секундного замешательства она достала пищевой контейнер и аккуратно, подцепляя крышкой, поместила кристалл в него.
А я с удивлением поняла, что множество раз рассказывала ей все подробности пребывания на необитаемой планете, но ни разу не заостряла внимание на кристаллах.
Глава 26
Солнце висело в зените. От горизонта к нему ползли серые тучи. Сине-зелёный лес окружал могучую реку с двух сторон. В тихой заводи яркие блики плясали по водной глади. У самой поверхности бесновался огромный кракен. Его лоснящиеся бока блестели на солнце. Водяной зверь был похож на помесь осьминога и гигантской рыбы. Кай нарёк эту уродливую тварь кракеном в честь давно исчезнувшего вида с его родной планеты.
Дракон выжидал. Самодельное каноэ раскачивалось на воде. Кай удобнее перехватил гарпун, напрягся, замер. Тварь была размером с лодку, щупальца в полтела, особо крупный экземпляр. Кракен поднялся к кромке воды, белая склизкая кожа коснулась воздуха прямо у плоскодонки. Дракон молниеносным движением вогнал гарпун в тело твари, схватился за верёвку. Кракен сорвался с места, утягивая Кая за собой.
Вода обступила дракона со всех сторон. Тварь утаскивала его в пучину. Каю не было страшно, в крови бушевал азарт, желание узнать кто кого. Только это у него и осталось, и больше ничего. В такие моменты он забывал о тоске и обо всём на свете. Кай искал приключений и каждый раз рисковал всё больше.
Кракен замедлил ход. Лёгкие дракона горели, в висках стучало. Тварь двинулась к поверхности, ей нужен воздух. Кай изо всех сил потянул на себя верёвку. У поверхности дракон сделал вдох, а кракен напал, стараясь крепче ухватить щупальцами обидчика. Кровь сочилась из рваной раны, но гарпун не подвёл, держался, разрывая плоть всё больше. Кракен, словно чувствуя безумие дракона, старался лишь защититься. Кай ощущал боль, но не обращал на неё внимания. Он выхватил нож, полоснул по бледным щупальцам, подтянулся к гарпуну, открыл в воде глаза. Всё вокруг казалось бурым. Секунды замедлились, будто время и вовсе замерло. Кай определил, где у твари дыхало, и точным ударом всадил туда нож.
Дракону стоило немалых усилий привязать тушу к плоскодонке. Повезло, что он не повредил воздушные мешки, что держали тело кракена на плаву. За долгие месяцы Кай хорошо изучил местных тварей. Порой он даже чувствовал себя одним из них.
На берегу дракон вскользь осмотрел себя: грудь рассечена, ноги в кровоподтёках. «Ничего, зато хорошая была охота», — подумал он.
У мерзкой с виду твари было вкусное мясо, да и убить её — несложная задача.
Серые тучи всё-таки заволокли небо. Снова пошёл проклятый дождь. Песчаная коса сразу потеряла краски. Влажный лес подступал к берегу. Сытый дракон, бросив взгляд на раскуроченную тушу кракена, взял нож и побрёл к знакомому дереву. Он совершал этот ритуал каждый день. Могучий ствол уходил в небо, с грибовидной кроны струилась вода. Дракон привычным движением нанёс зарубку, двести первую. Ствол, сплошь изрезанный ножом, был свидетельством его одиночества.