Один в поле воин
Шрифт:
– Книга?
– Нет книги. Вы в курсе, что к художнику собирались прийти американцы?
– Это плохо, – ровным голосом, словно ничего не случилось, сказал водитель. – Что случилось?
– Уголовники, по словам Слепня, сработали, как надо, и уже собирались уходить, как явились американцы. Баба, мужик и подросток. Все испортил мальчишка. Вырубил Резаного, потом сбил с ног и оглушил Слепня, убегавшего с книгой. Тот считает, что книга у подростка, так как, очнувшись, рядом с собой ее не нашел.
– Как мальчишка мог справиться с двумя матерыми уголовниками? Ты ему веришь?
– Я никому не верю, вот только сейчас он не врал.
– Это почему?
– Служил он какое-то время под моим началом. Стоит о его прошлом рассказать ворам
– А сам что?
– Была мысль подняться к художнику, но в этот момент из подъезда выбежал американский щенок, и почти сразу подъехала машина, из которой вылезли двое мужчин. К тому же на улице прохожих прибавилось. Не рискнул. Из разговора мальчишки с мужчиной удалось понять, что этого подростка зовут Майкл Валентайн.
– Валентайн, – водитель хмыкнул. – Что-то знакомое. Что там с Резаным?
– Не знаю. Слепень сказал, что тот захрипел и рухнул на пол, когда он делал ноги.
– Вспомнил! Точно. Тотализатор. Мальчишка-боксер. Ладно, об этом потом. Что ты сделал со Слепнем?
– Пока живой. Сказал, чтобы приставил за этим Майклом пару своих парней. Пусть проследят. Может, книга каким-то боком всплывет.
– Значит, книга у мальчишки. Вот только зачем он ее взял? – принялся рассуждать водитель. – Ее ценности он не знает. Мальчишка просто поднял книжку и прихватил с собой. Что дальше? Он ее кинет, скорее всего, где-то в мастерской. Ты понял, что надо сделать?
– Ясно. Сегодня же ночью, мы с Куртом снова обыщем мастерскую художника.
– Утром позвонишь, что и как, – незнакомец на какое-то время задумался, потом добавил: – Куда тебя подбросить?
– Не надо. Я пешком.
Поздним вечером, после ужина, мы сидели за столом в номере Вильсонов и пили крепкий чай с малиновым вареньем и медом. Стоило Генри простудиться, как его жена начала метаться в поисках хорошего лекарства от простуды, и тогда я подсказал ей настоящий русский рецепт от простуды, который якобы нашел в одном из американских журналов. Мне самому уже надоело это наивное вранье, но как по-другому проявить свои обширные знания я пока не знал. Леди Вильсон мне не поверила, при этом заявив, что американские журналы нередко пишут всякую чепуху, и позвонила в посольство, жене одного из сотрудников, с которой недавно познакомилась. Та неожиданно подтвердила, что это действительно хорошее средство, а еще посоветовала Марии купить горчичный порошок и попарить своему благоверному ноги. Жена сенатора ее поблагодарила, но немного подумав, решила ограничиться чаем с вареньем.
Теперь, сидя за столом, мы обсуждали события сегодняшнего вечера. Мария все еще не могла отойти от кошмара, переживая его раз за разом, пока я не показал на бутылку коньяка, стоявшего на столе:
– Тетя Мария, вы излишне нервничаете. Может, выпьете для успокоения нервов?
– Я? Думаешь, поможет? – она на секунду задумалась. – Почему бы и нет?
Генри налил жене треть бокала, она, морщась, отпила, потом сделала еще глоток. Когда спустя пять минут бокал опустел, муж ей снова налил, а когда я уже уходил, миссис Вильсон была уже пьяна, но при этом почти спокойна.
Вернувшись в свой номер, скинул верхнюю одежду, после чего достал книгу и уселся в кресло, после чего стал медленно изучать ее, начиная с обложки и кончая последней страницей с датой издания и типографией, которая ее напечатала. Даже на первый взгляд книга была не новая и слегка потрепанная. Судя по всему, ее явно не один раз читали, об этом говорили подчеркнутые карандашом слова и фразы. Кроме этого, на полях страниц было семь коротких комментариев, типа: зря. Это лишнее. Особенно странным являлось то, что никаких указаний или сносок, к чему можно было отнести замечания на страницах, не было. Первый, пусть и детальный осмотр ничего не дал, тогда я решил изучить каждую страницу на свет, но начал с тех листов, где были подчеркнуты слова и фразы. Ничего не нашел, никаких особых пометок или намеков на выделенные слова или фразы. Отложив книгу, стал думать.
«Что мы имеем? Сказал бы, что это шпионские игры, так тут кое-что не вяжется. Ладно, начнем сначала. Уголовники пришли к художнику за книгой. Он ее сразу не отдал, поэтому они его пытали. Сразу напрашивается такой вопрос: на фига двум матерым уголовникам книга на немецком языке? Сомневаюсь, что они когда-нибудь слышали о Гете. Значит, их кто-то послал за ней. Дальше существует вероятность, что меня начнут отслеживать, если, конечно, этот кто-то сумел правильно оценить ситуацию и сделать соответствующие выводы. Если я правильно рассуждаю, то первый ход должен сделать противник. Теперь определимся по действующим лицам. Резаный. Если чекисты не будут вникать в это дело, а они, похоже, передали это дело милиции, то урка, если не дурак, следователю про книгу ничего не скажет. Ему, как вору, шпионская статья совсем не в масть, да и свалит все на Слепня. Насчет угрозы американцам? Так тут совсем все просто. Скажет, что хотел посмотреть на американские деньги, так как никогда их не видел, а тупые американцы меня не так поняли. Если он будет упорно стоять на своем, то ему дадут три-четыре года, и только потому, что он рецидивист. Этот вариант для меня самый предпочтительный, но если милиция размотает бандита и узнает, что все это случилось из-за какой-то книги, за дело возьмутся чекисты. Это плохой вариант. Особых доказательств у них на меня нет, но я буду находиться под подозрением, к тому же есть вероятность оказаться у них в подвале. Впрочем, завтра уже кое-что прояснится на допросе. Посмотрим, как поведет себя следователь. Теперь по книге. Может, ее уничтожить? Как у нас говорится: „нет человека – нет проблемы“. А если возьмут за горло? Нет, не буду с этим торопиться, только уберу куда подальше. Американское посольство? Можно, только я там никого не знаю, да и возникнут лишние вопросы. Может, тогда… у журналистов? Неплохая идея, но съездить в посольство прямо с утра необходимо. Если за мной следят, пусть знают, что я с пакетом вошел в посольство, а вышел без него. Решено. И на сегодня хватит».
Взяв книгу, я закрыл номер и отправился к журналистам. Из журналистов оказался только один Тейлор, сидевший за письменным столом. Он что-то черкал на листках, лежавших перед ним. Судя по всему, он сейчас лихорадочно правил свою статью. Журналист поднял голову и тут же опустил:
– Привет, чемпион! Завтра утром мне надо отправлять статью, поэтому, парень, сейчас не до тебя.
– А где Бен? – спросил я его, одновременно двигаясь и оглядывая их номер, в поисках подходящего тайника.
– Не знаю, – коротко ответил он, уже с головой уйдя в чтение текста.
В этот самый миг я увидел заваленный журналами и папками с вырезками журнальный столик, стоявший у стенки. Подойдя к нему, я оказался почти за спиной у Тейлора, который настолько был занят своей работой, что, похоже, забыл уже о моем существовании.
– Ты не против, если я полистаю журналы, лежащие на столике?
Он ничего не сказал и, похоже, даже не услышал меня, продолжая чиркать на бумаге ручкой. Две минуты – и книга уютно устроилась под небольшой стопкой газет и папкой с вырезками. Для приличия полистал журнал «Огонек», потом пробежал глазами по передовой статье старой, более чем месячной давности, газеты «Вечерняя Москва» от 31 декабря 1949 года.
«Разорвали цепи помещичье-капиталистического рабства Польша, Чехословакия, Болгария, Румыния, Албания, Венгрия. Сбросил с себя цепи империалистического и феодального гнета великий китайский народ. В эти знаменательные дни мы, советские люди, с особой любовью произносим имя Сталина. Ему, гениальному зодчему коммунизма, обязан наш народ, наша славная отчизна своими победами. И когда кремлевские куранты пробьют 12 часов, все советские люди от чистого сердца в едином порыве еще и еще раз скажут: Слава Сталину! Пусть долгие и долгие годы живет и здравствует наш вождь и учитель!