Одиннадцать минут
Шрифт:
Приблизился Милан.
— Пожалуйста, уберите.
Клиент послушно спрятал свой аппарат в футляр. Филиппинка, воспользовавшись этим, предложила ему отправиться в отель. Он был немного разочарован — девушка, появившаяся второй, проявила к Лиловому Посоху гораздо больше интереса, чем та, которая сейчас звала его с собой. Он надел пиджак, положил футляр в кожаную папку и сказал: — Сейчас их опять выпускают — они вошли в моду у тех, кто ищет непривычных ощущений. Но вот этот экземпляр можно найти только в музее или у антикваров, да и то вряд ли.
Оставшись вдвоем, Милан и Мария переглянулись не без растерянности.
— Раньше видел такое?
— У этого
— И что с ними делают?
— Засовывают себе… куда-нибудь и просят, чтобы женщина покрутила регулятор. Их бьет током.
— А сами они не могут?
— Могут, могут. Все, что имеет отношение к сексу, можно делать в одиночку. Но люди, слава Богу, пока считают, что для этого дела необходим партнер. А иначе я бы разорился, а ты бы пошла торговать свежей зеленью. Да, кстати, твой особый клиент предупредил, что будет сегодня вечером. Так что, будь добра, никаких приглашений не принимай.
— Не приму. И от него — тоже. Дело в том, что я пришла, только чтобы попрощаться.
Милан, на первый взгляд, не оценил серьезность удара.
— Художник?
— Нет. «Копакабана». Всему есть предел, и сегодня утром, когда смотрела на цветочные часы возле озера, поняла, что я — дошла.
— Какой еще предел?
— Я накопила достаточно, чтобы купить в Бразилии ферму. Знаю, что могу заработать еще, поработать еще год, казалось бы — какая разница?
Но я знаю какая. Если останусь, то никогда уже не вырвусь из этого капкана, который намертво держит и тебя, и твоих клиентов — всех этих менеджеров, охотников за талантами, директоров звукозаписывающих компаний — всех, кого я знавала, кому продавала свое время, которое теперь не выкупить обратно за все золото мира. Если задержусь еще хоть на день — застряну на год, а застряну на год — не выберусь до гробовой доски.
Милан как-то неопределенно развел руками, как бы показывая, что все понял, со всем согласен, но сказать не может ничего, чтобы не смущать девиц, работающих на него. Он был человек добродушный, и хотя решение Марии не одобрил, но и убеждать ее в том, что она поступает неправильно, не стал.
Она поблагодарила, заказала бокал шампанского — хватит с нее фруктовых коктейлей. Теперь она не на работе и может пить, сколько влезет. Милан на прощание велел в случае чего звонить и не стесняться — в «Копакабане» ей всегда будут рады.
Она попыталась расплатиться, но он остановил ее: «Это — за счет заведения». Возражать она не стала — заведению она отдала во много раз больше, чем стоит бокал шампанского.
Запись в дневнике Марии, сделанная по возвращении домой: Я уж не помню, когда именно это было, но как-то в воскресенье я решила зайти в церковь на мессу. Пробыла там довольно долго и вдруг поняла, что зашла не туда — это был протестантский храм.
Хотела уйти, но пастор уже начал службу, и мне показалось, что будет неудобно, если я вдруг встану и выйду. Сам Бог остановил меня, потому что в тот день прозвучали слова, которые я должна была услышать.
Пастор говорил примерно так:
«У всех народов существует такая поговорка: „С глаз долой —из сердца вон“. Я же утверждаю, что нет ничего более ложного на свете. Чем дальше от глаз, тем ближе к сердцу. Пребывая в изгнании и на чужбине, мы любовно лелеем в памяти любую малость, напоминающую об отчизне. Тоскуя в разлуке с тем, кого любим, в каждом прохожем на улице видим мы дорогие черты.
И наши Евангелия, и священные тексты всех религий написаны были на чужбине в попытке обрести понимание Бога и веры, приводящей народы в движение, осознать, почему бродят неприкаянные души по лицу земли. Не знали наши предки, как и мы не знаем, чего ожидает от нас и жизней наших Высшая Сила, — и в этот-то миг сочиняются книги, пишутся картины, ибо не хотим мы и не можем позабыть о том, кто мы есть».
Когда он окончил проповедь, я подошла и поблагодарила его, сказав, что была чужой в чужой стране, а он напомнил мне, что врет поговорка, с глаз долой не значит из сердца вон. И, прочувствовав это, я уезжаю.
Мария вытащила два чемодана из-под кровати, где они лежали в ожидании того дня, когда все придет к концу. Было время, она представляла, как доверху набьет их подарками, новыми платьями, фотографиями, запечатлевшими ее на снегу и на фоне европейских достопримечательностей, — воспоминаниями о счастливом времени, проведенном в гостях у самой спокойной и самой великодушной страны мира. Да, кое-что из одежды она себе купила, а в тот день, когда в Женеве выпал снег, сфотографировалась, но — и только, и ничего больше из того, о чем мечталось, не сбылось.
Она приехала сюда с мечтой заработать много денег, познать жизнь и собственные возможности, найти мужа, купить ферму для родителей и привезти их в Швейцарию показать, где жила. И вот — возвращается. Денег для исполнения мечты хватит. А в горах так и не побывала. И — что еще хуже — самой себе она теперь чужая. И все же довольна, ибо непреложно определила тот миг, когда надо остановиться.
А это мало кому удается.
Что ж, было в ее жизни четыре приключения — танцевала в кабаре, выучила французский, стала проституткой и влюбилась отчаянно и безнадежно. Многие ли могут похвастаться столькими событиями, случившимися всего за год?! Она была счастлива, хоть к счастью и примешивалась печаль, и имя печали этой было — не проституция, не Швейцария, не деньги, а Ральф Харт. Она — хоть и самой себе никогда бы в этом не призналась — в глубине души хотела выйти замуж за этого человека, который сейчас ждет ее в церкви, чтобы познакомить со своими друзьями, своими картинами, своим миром.
Она подумала: а может, не ходить? Переехать в какой-нибудь отель недалеко от аэропорта, ведь самолет — завтра утром, а каждая минута, проведенная рядом с Ральфом, обернется в будущем годом страданий, потому что ее будут терзать мысли о том, что она могла бы сказать, да не сказала, и воспоминания о прикосновениях его рук, о звуке его голоса, о его рассказах.
Мария снова открыла чемодан, достала игрушечный вагончик, подаренный Ральфом в их первую встречу у него дома. Несколько минут глядела на него, а потом выбросила в корзину для мусора — он недостоин встречи с Бразилией, он был никчемным и несправедливым по отношению к ребенку, которому так хотелось поиграть с ним.
Нет, она не пойдет в церковь; он может спросить ее о чем-нибудь, а если она ответит правду — «Я улетаю», — он попросит ее остаться, пообещает все что угодно, лишь бы не потерять ее, признается в любви, которую и так уже не скрыть. Однако любовь эта зиждилась на полной свободе, ничто другое не было бы возможно: вероятно, это и была единственная причина того, что их так влекло друг к Другу: оба знали, что им ничего не надо друг от друга. Мужчины всегда пугаются, услышав из уст женщины: «Я хочу зависеть от тебя», Мария же хотела сохранить в душе другой образ Ральфа Харта — влюбленного, вверившегося ей всей душой, готового ради нее на что угодно.