Одиночества нет
Шрифт:
Он посмотрел на стол, выискивая, что может пригодиться, снял верхний лист со стопки на краю, поморщился, оценив количество пыли, вытащил из-под него второй. Потом порылся в подставке для карандашей. Выудил подающую надежды ручку и долго ее расписывал. Даже высунул кончик языка от усердия. Потом поправил очки и, преисполнившись важности, принялся что-то писать. Строгий, с прямой спиной и молодым лицом с проволочными очками, он выглядел так забавно, что Лена не удержалась и хихикнула.
— Ну вот, — наконец он поставил точку, и сложил лист пополам. — Это ваш рецепт.
— Прекрасно, — улыбнулась Лена. — Могу я взглянуть?
— Конечно, нет! Ведь это документ для специалистов! Вы здесь ничего не поймете.
— Ох, — продолжая игру, взмахнула ресницами Лена. — Что же делать? Отнести его к фармацевту?
Трубочист чуть склонил голову набок и улыбнулся:
— Видите ли, сударыня, в нашем маленьком городе не так-то много народу. Так что врачу порой приходится быть и аптекарем. Итак, что у нас тут?
Он развернул лист и погрузился в чтение, будто видел его впервые. Даже немного шевелил губами, словно проговаривая мудреные медицинские слова.
— Хм. Печально. Ну что ж…
— Дадите мне лекарство? — поторопила девушка.
— Лекарство? Да, конечно.
Он порылся по карманам, выудил зажигалку и раньше, чем она успела что-либо сделать, поджег рецепт.
— Ой!
— Так надо, — сообщил гость. — Так всегда и делают. Просто клиентам аптек не показывают.
Он подержал горящий лист перед собой, а потом понес его к камину. Пламя тут же умерило пыл, как будто опасалось опалить пальцы.
— А как же лекарство?
— Оно уже с вами, — отмахнулся гость, поглощенный созерцанием горящего листа.
Трубочист положил обгоревший рецепт в камин и не отрывал от него взгляда, пока тот не прогорел до конца, потом тщательно перемешал пепел. Он так старательно и серьезно играл, что эта игра перестала ее развлекать.
— Почему вы… — без тени игривости нарушила Лена установившееся молчание.
— У меня есть предложение, — мягко перебил гость и снял очки, лицо его тут же приобрело прежнее простоватое выражение. — Перейдем на «ты»?
Лена ответила не сразу. Немного подождала, глядя, как трубочист теребит в руках проволочные очки, как будто протирая стекла.
— Ладно, — кивнула она и продолжила, — так почему ты считаешь, что от одиночества можно вылечиться?
— Потому что одиночества нет.
Когда Лена проснулась, настроение у нее было великолепное. Окна выходили на запад, и утренний свет был мягок и приятен. Она даже выспалась, несмотря на ночные разговоры. Видимо, сказывалась свежесть здешнего воздуха и близость моря. Через открытое окно доносилось птичье чириканье. Из кухни было слышно, как хозяйствует дядя. Неплохое утро, в самый раз, чтобы начать новую жизнь, которую она сама выбрала.
Лена потянулась всем телом, а потом решительно встала с кровати. Теперь она, а не кто-то другой будет определять ее жизнь. Настроение было столь хорошим, что даже перспектива умываться водой из водонагревателя не пугала. Словно проникшись оказанным доверием, газовая колонка, и впрямь обеспечила достойный напор горячей воды. Лена расчесала длинные волосы и осталась довольна своим внешним видом. Умывание завершило превращение в нового человека, не отягощенного болью в прошлом, словно и не было грустной вчерашней прогулки по городу. Натянув брюки и легкий свитер, Лена вышла на кухню. Дядя как раз сливал воду из кастрюльки.
— Проснулась? — не оглядываясь, спросил он.
— Да. Нам уже скоро выходить?
Дядя пожал плечами:
— Обычно выхожу минут через двадцать.
Лена взглянула на часы. Полвосьмого. Видимо, контора открывается в восемь. Могло быть и хуже.
— А почему вы меня не разбудили?
— Подумал, пускай девочка в первый день поспит. Будешь завтракать?
— Смотря чем, — улыбнулась Лена.
— Пельмени, — ответил дядя, заглянул под крышку и пробормотал. — Зачем я сливал воду?
Лена хихикнула:
— Не знаю. Нет, наверное. Не люблю плотно завтракать. А у вас есть что-нибудь еще?
Дядя опять пожал плечами, покосился на холодильник. Лена тут же вспомнила засохший сыр и отмахнулась:
— Не надо. Попью чаю. Я видела у вас в шкафу печенье.
Дядя положил на тарелку несколько пельменей и с сомнением проговорил:
— Кажется, да… только оно там лежит больше месяца.
— Ну и что! — отмахнулась Лена.
— Как знаешь, — кивнул дядя и включил чайник, даже не проверяя, есть ли там вода.
Он сел за стол, посыпал пельмени перцем и принялся есть. Они не разговаривали, но теперь Лену это не трогало так, как вчера. Наоборот, холостяцкие привычки дяди забавляли. Как странно, а ведь вчера она и представить не могла, что проснется с таким настроением. Особенно когда трубочист заявил, что «одиночества нет». Тогда у нее все сжалось внутри и стало ужасно неприятно.
— Как это? — спросила она.
— Нет и все.
— Кому как, — Лена пожала плечами и подумала, что каждый имеет право на свою точку зрения.
— Всем именно так, — вновь улыбнулся гость.
— Должно быть, мы говорим о разных вещах.
— Вряд ли. Конечно, одиночество у каждого свое, однако каждый использует именно это слово. Редкое единодушие.
— И каждый думает про других: «Да что вы знаете про одиночество?!»
— Да, — кивнул он. — А на самом деле его нет.
— Да что вы знаете про одиночество? — с грустной улыбкой спросила Лена.
— Я знаю главное — его нет. Одиночество — выдумка, наваждение. Это как дурной сон, который преследует нас наяву. Одиночество это поводок, на котором держат людей, чтобы они не разбежались.