Одинокие ночи вдвоем
Шрифт:
– Поняла, что Ананьев взял Дину к себе после того, как она уверила его, что у нее нет ни мужа, ни детей. А ладони-то чего потираешь?
– Так про окорок вспомнила! Пойдем перекусим?
Признаться, история отношений Ананьева с Диной Каракозовой в тот момент интересовала меня гораздо меньше моих отношений с Адамом. Но звонить ему я больше не собиралась. Он довольно часто берет в руки телефон и непременно увидит, что я ему звонила. Если захочет, перезвонит…
Регтайм Лизиного телефона вывел меня из задумчивости. Лиза была уже почти в кухне, когда услышала знакомую мелодию,
– Адам? Как задержан? Убийство? Михаил… Еще раз и по порядку…
Она надолго замолчала, слушала. А я слушала тишину, и мне с каждой секундой этого зловещего молчания становилось все больше не по себе. Ведь ей рассказывали об Адаме. И Адамом этим мог быть только мой Адам. Моя любовь. Четыре слова, которые вызвали во мне ужас: «Адам», «задержан», «убийство», «Михаил»…
Получалось, что Лизе позвонил Михаил, скорее всего, тот самый, Агишин, которым мы не так давно восторгались, хозяин ресторана «Ностальжи», где работал Адам Загоскин, и сказал, что Адам задержан по подозрению в убийстве. Вероятно, у него отобрали телефон, поэтому-то он мне и не ответил… Бедный, бедный Адам… Я мгновенно представила его себе сидящим в камере…
– Хорошо. Спасибо, что позвонили, Михаил. Мы сейчас же поедем в прокуратуру – выручать вашего Адама. Вы хотя бы видели эту женщину? Понятно… Хорошо, я позвоню вам…
Лиза сохранила номер Михаила Агишина в своем телефоне и посмотрела на меня с недоумением.
– Глаша, и как это понимать? Мы же только что о нем говорили, об Агишине, и он – тут как тут. Сказал, что звонит по просьбе Адама, что Адам надеется на меня…
– Что случилось, Лиза, не томи… – Я чуть не плакала. – Какое еще убийство?
– Представляешь, вчера вечером в ресторан притащилась какая-то женщина, постоянная клиентка, напилась, и Адам пошел ее провожать.
– Адам? Провожать? – Мне стало еще хуже. – Он что же это, всех пьяных посетительниц провожает?
– Ты не о том сейчас думаешь, Глафира. Он был на своей машине и отвез ее домой. Он это и не отрицает… Михаил говорит, что Адам отвез эту женщину и вернулся домой. А ее там, дома, нашли убитой… Ножом.
– Но, если предположить невероятное, что Адам зарезал ее, то на ноже должны быть отпечатки его пальцев!
– Они и есть. Так, во всяком случае, утверждает следователь Мирошкин. Сережа… Хороший следователь, между прочим. Я позвоню ему.
Лиза нашла визитку следователя, позвонила. Я сидела рядом и хлюпала носом. Мне казалось, что все эти переживания и слезы достались мне за то, что еще недавно втайне я радовалась своему тихому и мирному счастью на фоне страшной трагедии, произошедшей в семье Орешиных… Что это Машу, а не меня загрызли одичавшие собаки…
– Сережа? Это Лиза Травина, привет. Я по поводу Адама Загоскина. Это наш с Глафирой хороший приятель.
Я сделала круглые глаза.
– … и друг… – нервно уточнила она по моей немой просьбе. – Что там такое случилось? Мне позвонил Михаил Агишин, директор ресторана, в котором работает Адам, и сказал, что Адама обвиняют в убийстве какой-то там женщины, которую он подвез на своей машине… Что это за женщина-то? Что? – Лиза взглянула на меня так, словно речь шла непосредственно обо мне. – Нет, этого не может быть… Такого не бывает.
Затем Лиза пожала плечами и нервно бросила мне:
– Он подозревается в убийстве Дины Каракозовой…
Глава 10
– Как там мама?
– Она звонит мне часто, рассказывает, как живет. У нее все нормально, – ответила Оля, стараясь говорить весело, но сама почувствовала, что получается фальшиво.
Они с Валентином клеили обои у него дома. Это посоветовали ему друзья на работе – немного сменить остановку, насколько это возможно. Вот Оля и решила ему помочь. Валентин резал обои, а она массивной круглой кистью намазывала на них толстый слой клея. Они оба старались вести себя непринужденно, смеялись, даже громко включили телевизор, но все равно внутри каждого из них болело, саднило, кровоточило. Валентин не мог забыть свою жену, а Оля недоумевала, почему мама перестала приезжать к ней, почему даже деньги стала передавать через бармена Адама в ресторане «Ностальжи». Что это – страх, что ее увидит ее свинопас? Что выследит? Но ведь она же встретилась бы с дочерью, а не с любовником! К тому же она бы могла представить ее своей сестрой, как они раньше и договаривались. Оля чувствовала, что с мамой происходит что-то непонятное, что ее словно подменили, и относиться к Оле она стала гораздо хуже, несмотря на то, что регулярно шлет ей деньги.
– Ты извини меня, Оля, но в этом есть что-то неестественное… – Валентин, стоя на стремянке, принял из рук Ольги влажную полоску бело-розовых обоев. – А может, это вовсе и не она оставляет тебе деньги?
– Как это не она? А кто же?
– Не знаю… Почему, если она может зайти в ресторан, то не может встретиться с тобой, назначить тебе встречу хотя бы там?
– Нет, деньги приносит точно она, мне Адам ее описал… Сказал, что видел мою маму и что она – вылитая Кэтрин Зета-Джонс.
– Значит, правда твоя мама. Она на самом деле очень похожа на Кэтрин Зета-Джонс. Тогда тем более непонятно, почему она не хочет тебя видеть. Не хочет или не может… Ладно, Оля, еще раз извини… Это не мое дело.
– Знаете, мы с вами, как раненые… в самое сердце. И когда вы заклеиваете старые обои новыми, мне кажется, что вы заклеиваете свои раны…
– Да, в этом что-то есть… А что испытываешь ты, когда помогаешь мне клеить?
– Просто отвлекаюсь… У меня вообще все как-то странно… Вроде бы мне надо радоваться, что у меня теперь есть деньги, что я теперь могу купить себе вдоволь еды, не говоря уже о том, что вы меня постоянно подкармливаете… Я даже кое-что себе из одежды купила, косметику… Но радости от этого я не испытываю. Мне каждый раз, когда я беру деньги у Адама, кажется, что я продала свою мать… Я просто уверена, что она там, на ферме, несчастна. Что она терпит этого мужика, этого фермера, ради меня, ради того, чтобы прокормить меня, чтобы заплатить за квартиру. Вот только я никак не могу понять, кто же кого предал: я – ее или она – меня. Запуталась совсем…
– Никто никого не предавал. Просто так сложилась жизнь. И ты не должна обижаться на мать… Вернее, бессмысленно все это.
– А вот вы, Валентин, смогли бы так? Бросить свою дочь из-за какой-то там женщины?
– К сожалению, у меня нет детей… Но я знаю, что ничего такого бы в моей семье не случилось. И я никогда не стал бы скрывать от кого бы то ни было, что у меня есть ребенок. Да еще к тому же такая замечательная девочка, как ты…
– И что же во мне такого замечательного? – Она подала еще один лист обоев и затаила дыхание, надеясь услышать хоть что-нибудь приятное в свой адрес.