Одинокий голубь
Шрифт:
— Наверное, доктор скоро приедет, — неуверенно сказал Джули.
— Доктор вполне мог уехать куда-нибудь в другом направлении, — заметила Клара. — Он может не успеть. Тогда он приедет зря.
— Вы хотите сказать, что мальчик умирает? — спросил Джули.
— Я хочу сказать, что он или умрет, или пойдет на поправку до приезда врача, — произнесла Клара, вставая. — Я сделала все, что могла. Теперь дело за Мартином.
Клара взглянула на него и неожиданно, к его удивлению, подошла и положила голову ему на грудь. Обняла его, прижалась крепко. Джули так поразился, что едва не потерял равновесие. Он тоже обнял ее, чтобы
Затем она отошла от него так же внезапно, как и подошла, хотя на какое-то мгновение задержала его руку в своей. Ее лицо было мокро от слез.
— Ненавижу, когда дети болеют. Ненавижу. Я так пугаюсь… Как будто… — Она замолчала и вытерла слезы. — Как будто кто-то решил не дать мне вырастить мальчика, — добавила она дрожащим голосом.
Джули всю ночь не спал, вспоминая, что он почувствовал, когда она взяла его за руку. На мгновение их пальцы переплелись, потом она отпустила его руку. Создавалось впечатление, что она нуждается в нем, иначе бы она так не сжала его пальцы. Он настолько разволновался, что не мог уснуть, но, когда утром он поднялся наверх и вошел в комнату, где лежал больной мальчик, Клара встретила его отчужденно, хотя день выдался солнечный и температура у ребенка спала. Он все еще тяжело дышал, но по крайней мере спал.
— Я могу принести вам кофе, — предложил Джули.
— Нет, спасибо, я хорошо знаю дорогу на кухню, — отказалась она, вставая. На этот раз она не обняла его и не взяла за руку. Прошла мимо него, даже не удостоив взглядом. Ему только оставалось последовать за ней вниз. Лорена и девочки приготовили завтрак, и Чоло тоже пришел, чтобы поесть. У Джули не было аппетита. Он потерял его сразу же, как только увидел, что Клара недовольна. Он старался понять, что могло вы звать ее недовольство, но ничего не мог придумать Он тупо сидел за столом, заставляя себя переключиться на мысли о работе. Он должен был отремонтировать колесо фургона, которое недавно треснуло.
Он не успел еще снять колесо, как увидел, что Клара идет к сараю, где они хранили инструменты. Несмотря на яркое солнце, было очень холодно, и изо рта у нее шел пар. Джули боялся, что ребенку стало хуже, но оказалось, что это не так. Клара пылала гневом.
— Тебе лучше поговорить со мной, пока я злюсь, — проговорила она решительно. На ее щеках выступили красные пятна.
— Я насчет разговоров не мастак, — признался Джули.
— Ты вообще во многом не мастак, и зря, — заявила она. — Я знаю, ты не дурак, потому что Мартин — умница, а он не мог унаследовать это качество от твоей несчастной жены. Но иногда от столба больше пользы, чем от тебя.
Джули решил, что она критикует его работу, хотя ему казалось, что он все делает старательно.
— Я уже почти починил колесо, — заметил он.
— Джули, я говорю не о работе, — продолжала она. — Я говорю о себе. Я всю ночь просидела в комнате с твоим сыном. А где был ты?
Джули решил, что он, вероятно, должен был предложить посидеть с ней. Разумеется, теперь уже слишком поздно. Он хотел объяснить ей, почему он стесняется заходить к ней в комнату, особенно в спальню, без приглашения. Он даже боялся заходить на кухню, когда она там одна. Но он не мог объяснить все те чувства, которые она в нем вызывала.
— Жаль, что я не догадался, —
— Я же рассказала тебе, как страшит меня болезнь малыша. Единственно, когда я хочу умереть, — это если мне приходится смотреть, как ребенок страдает.
Она судорожно сжимала руки. Увидев, что она дрожит, Джули взял пальто и предложил его ей, но она отказалась.
— Я сижу там одна, — сказала она. — Не стоит, что бы девочки там были, потому что мне не хотелось бы, чтобы они слишком много думали о смерти. Я сижу там и думаю, и я не могу помочь этому малышу. Если он вздумает умереть, я не смогу ему помешать. Я могу любить его до одури, что не помешает ему умереть. Надеюсь, этого не случится. Надеюсь, он вырастет и проживет долгую жизнь. Я знаю, что со мной будет, если он таки умрет, как много времени потребуется, чтобы я смогла нормально дышать, готовить, заниматься с девочками и вообще делать все то, что положено, когда ты жив.
Клара помолчала. В загоне заржал гнедой жеребец. Она его любила больше всех, но на этот раз вроде и не услышала ржанья.
— Я знаю, что, если я потеряю еще одного ребенка, мне на все станет наплевать, — продолжала она. — Наверняка. Все будет безразлично, если я потеряю еще одного. Это меня уничтожит и вслед за мной — моих девочек. Я никогда больше не куплю еще лошадь, не приготовлю еду, не выйду замуж. Я умру с голоду или сойду с ума, причем с радостью. Или убью доктора за то, что он вовремя не приехал, или тебя за то, что не посидел со мной, или еще что-нибудь натворю. Если ты хочешь жениться на мне, почему ты не пришел и не сел рядом?
Джули понял, что он сделал ужасную вещь, хотя, честно говоря, он просто пошел к себе в комнату. Ему странно было слышать, что Клара может убить его за это, но по ее виду он понял, что она вовсе не шутит.
— Но вы когда-нибудь выйдете за меня? — спросил он. — Вы так и не сказали.
— Не сказала и не собираюсь говорить сейчас, — от резала Клара. — Спроси меня через год.
— Почему через год?
— Потому что ты заслужил, чтобы тебя год помучить, — заключила Клара. — Я вчерашней ночью настрадалась на год вперед, а ты, я думаю, спал спокойно и видел во сне нашу свадьбу.
Джули не знал, что и ответить. Ему никогда не приходилось встречать женщину, которая бы так смело высказывалась. Он смотрел на нее сквозь пар, поднимаемый их дыханием, и думал о том, что ей хотя бы стоит надеть пальто. От холода у нее на запястьях по явились пупырышки.
— Мне казалось, что ты когда-то был шерифом, — проговорила Клара. Гнедой снова заржал и, все еще наблюдая за Джули, она помахала лошади. У Джули были глаза милого, удивленного мальчика, хотя тело крепкого мужчины. Ей хотелось почувствовать его ближе к себе, но ее раздражала его растерянность.
— Да, я был шерифом, — подтвердил он.
— Тогда тебе приходилось отдавать приказы, — сказала она.
— Ну, я говорил Роско, чтобы он вычистил тюрьму, — вспомнил он.
— Не много, что и говорить, но все больше, чем мы здесь от тебя слышим, — заметила она. — Попробуй-ка попросить меня что-нибудь вычистить, просто для практики. Я хоть тогда вспомню, что ты умеешь говорить.
Она снова отказалась от пальто, хотя он понял, что настроение у нее несколько улучшилось. Она вошла в загон и минут десять трепала холку гнедому, прежде чем вернуться в дом.