Одинокий некромант желает познакомиться
Шрифт:
— Магов оставите кураторами, а в остальном… просто постарайтесь не просрать дело.
— Постараемся, — очнулся от полусна Земляной.
— Что касается Анны, то ей полезно будет встряхнуться, — Никанор бросил окурок и тщательно растер его. — В последние годы она почти не покидает дом. А это… не совсем правильно.
…Анне не спалось.
Но нынешняя бессоница не вызывала мучительного желания воспользоваться снотворным. Напротив, на душе было неожиданно легко. И эта легкость заставляла
Танцевать.
Смешно танцевать в темноте и без музыки, используя вместо партнера трость. Но… если никто не видит. Когда никто не видит.
Она поклонилась.
Сделала шаг назад. И вперед. Забытая мелодия вальса звучала, кружила, манила… а раньше Анна танцевать не любила.
Умела.
Всех учили. И ее тоже, правда, любезный господин Мержевский не единожды пенял Анну за неуклюжесть, отсутствие артистизма и чувства такта… раз-два-три… считайте про себя, если уж не способны слышать музыку.
И она считала, пытаясь при этом не забыть ни об осанке, ни о повороте головы. Подбородок поднят, плечи расправлены… не горбится, иначе указка наставника больно ткнет меж лопаток, а то и вовсе ударит, резко, хлестко, оставляя ноющий след.
И этот страх, сделать что-то неправильно, остался с нею и после, когда танцевать приходилось. Пусть и не сразу — кому интересна мещаночка — но Анну стали приглашать, и по мере того, как росло состояние Никанора, все чаще.
…раз, два, три…
Считать и вести светскую беседу, когда нельзя и посмотреть на партнера, не нарушив изящного правильного силуэта? Пытка, не иначе…
…партнера не было.
И никто не смотрит на Анну.
Никто не посмеется над ее неуклюжестью и хромотой. А потому… почему бы и нет? Раз, два, три… ветер, пробравшись в открытые окна, обнял ее, погладил по шее, по рукам, подбадривая.
Ветер знает толк в танцах.
Ветер умеет…
…чего только не умеет ветер.
В какой-то момент музыка стала явной, слышимой, и Анна рассмеялась. Конечно, в обществе не принято смеяться громко, но… она одна.
Какое чудо!
Она остановилась, хотя музыка еще звучала, а ветер кружил. И подумала, что, должно быть, ее проклятье добралось до мозга, но даже если и так, то пускай. Анне было хорошо. Лучше, чем когда бы то ни было…
Накинув поверх ночной рубашки халат, она вышла.
Ночь. Глубокая.
И… кто гуляет по ночам в одиночестве? Только тот, кто ищет приключений. Анна не искала, но… она ведь недалеко. До калитки.
За калитку.
Улица пустынна. Светят фонари, и свет их вязнет в плотной листве кленов. За деревьями скрываются ограды, а за ними — другие деревья, а уж за ними и дома. Старая улица, и дома тоже старые, одни больше, другие меньше, но все неуловимо схожи друг с другом.
Прохладно.
Скоро лето разгорится, тогда и ночь не будет приносить отдохновения, но пока… ветер в очередной раз взъерошил волосы и отступил.
Анна шла.
Просто шла. Удивляясь тому, что раньше не гуляла, хотя бы по ночам. Трость осторожно касалась камня, и получалось почти беззвучно. Холодная мостовая чувствовалась сквозь тонкие подошвы домашних туфель, и это тоже было чудесно.
Анна остановилась у куста акации, полюбовалась золотым облаком, которое отозвалось на прикосновение отголоском силы… дом госпожи Верницкой. С ней встречаться Анна не желала, и без того она прослыла средь соседей престранною особой. Дом четы Вихровых, весьма милой семейной пары, счастливой в браке, а потому равнодушной ко всему, что происходит вокруг.
…белый особняк, где обитала госпожа Ильина, милая старушка, которая, к сожалению, не пережила зиму. А стало быть, скоро у дома появятся новые хозяева.
Или уже?
В далеких окнах горел свет, он ложился на дорожку, аккурат между двух спиралевидных туй. И светлый камень маслянисто переливался.
Ольга Витольдовна говорила, что жильцы в доме появятся нескоро, что особняк лишь выставлен на продажу, а это дело небыстрое.
Выходит… не такое небыстрое.
Но какое Анне дело?
Разве что кустов, которые остригли чересчур уж сильно, немного жаль.
Когда рокот мотора разрушил тишину ночи, Анна подумала, что эта прогулка… не совсем разумный поступок. Свет фар ослепил, заставил вскинуть руку, а вторую — покрепче стиснуть трость.
Господи, в каком виде она предстанет…
…с другой стороны, ее могут и не разглядеть, но…
Бежать еще более глупо. Да и зачем, если ничего-то дурного Анна не делает.
И… и она растерялась.
А мотор, минув старый дуб на развилке, сбросил скорость, чтобы остановиться у дома. Что ж, если не везет…
— Мама? — с удивлением воскликнул звонкий мальчишеский голос. — Мама, право слово, это лишнее… ой… простите.
Анна осторожно отступила в тень.
— Мне вдруг показалось… — за рулем сидела особа юная и очаровательная.
Светлые волосы слегка растрепались, несмотря на золотую, в тон платью, ленту. Золотой пылью сияла кожа. Кажется, Анна что-то такое читала в модном журнале, про тонирующую пудру… золотой чешуей переливалось платье, подчеркивающее хрупкую фигуру незнакомки.
Та распахнула дверь, и камня коснулись каблучки золотых туфелек.
— Теперь я вижу, что ошиблась… с вами все в порядке? Я вас не напугала?
— Нет.
— Вы…
— Решила прогуляться, и вот… извините, неудобно получилось.
— Ольга, — сказала девушка.
— Анна.
И запах ее духов был золотым, легкий ненавязчивый аромат солнцепыльника, который расцветает лишь под полуденным солнцем. Еще мята.
Суданская роза.
И что-то иное, неуловимое, но смешивающее ароматы в один.
— Это вы меня извините. Я так поняла, что по вечерам здесь спокойно…