Одинокий некромант желает познакомиться
Шрифт:
И ему, как тому клубку, не сбежать.
— Ага… а где вы были вчера ночью? С часу до трех? Предположительно с часу до трех, — карандашик, обгрызенный с одного конца, уперся в грудь Глеба.
— На кладбище.
Кажется, ответ несколько озадачил Мирослава Аристарховича, который карандашик благоразумно убрал, правда, лишь затем, чтобы сунуть себе в ухо.
— А… свидетели имеются? — уточнил старший унтер-офицер, осторожно добавив. — Живые.
— Мой коллега.
— А кроме него?
— Мои ученики в количестве восьми
— А…
— Никанор Лазовицкий вас устроит?
— О…
Карандаш отправился в карман, как и засаленный блокнотик. А Мирослав Аристархович, сцепив руки, произнес:
— Прошу нижайше извинить меня за настойчивость, однако же ж… войдите в мое положение… общественность возмущена. У нас такого никогда прежде не случалось… вот чтоб убивать, так убивали. Помнится, на той неделе плотник Сверьянов, будучи в подпитии изрядном, запустил поленом в свою жену, потому как характер у нее скверный, она его давненько изводила. Тверезый-то он тишайший человечек, благостный даже, а вот выпил и поленом. И до того неудачно, что убил. Теперь вон плачет, кается… или пришлые еще бузили. Кабацкие драки, дело такое, обыкновенное.
Он вздохнул.
— Двоих порезали, одного насмерть… да… еще вот девица Ониськина самоубилась на почве неразделенной любви. Так это ж жизнь, обыкновенная… но чтоб резали кого да с такой…
Глеб почесал-таки плечо, хотя знал, что будет хуже.
— Идемте в дом, — сказал он. — Расскажите толком, что там у вас приключилось. Может, помогу чем.
…ее и вправду звали Антонина.
По паспорту.
Была она дочерью старшего письмоводителя местечковой канцелярии и мещанки Настасьи, помершей родами еще лет десять тому. С этого самого горя — померла не только жена, но и дите, отец Антонины запил и весьма скоро растерял то малое богатство, которое вышло скопить за жизнь.
По пьяному делу он и утонул в канаве.
А может, дружки притопили. Кто ж разбираться станет?
И прямой путь Антонине в сиротский дом, когда б не дядька. У того-то дела шли справно, но будто в насмешку Сестры не дали ему детей.
Оно-то, конечно, сперва люд порешил, будто бы Степан прибрал сироту исключительно по выгоде, небось, и сиротские ей положены целых три рубля в месяц, и вспомоществление от храма, а еще руки есть, которые в большом хозяйстве всегда пригодятся.
Поговорили.
И забыли.
Антонина росла… не сказать, чтоб вовсе чужой. Обижать ее не обижали. Что работать приходилось, так оно верно, но так кто не работает? Одевали ее чисто, кормили досыта, в школу отпускали, а после, как исполнилось шестнадцать, и на курсы выпроводили женские, в Бирючево.
Оттуда она и вернулась, переменившаяся.
Велела именовать себя Аделью, потому как собственное, матерью данное имя, показалось ей простоватым. С подружками разругалась, стала к ним придирчива, переборчива. И кавалеров, какие имелись, отвадила. Куда им против приезжих?
Упросила дядьку из трактира ее отпустить, мол, разве человек образованный, немалого положения, захочет взять в жены трактирную девку? И конечно, зря, трактир-то хороший, тихий, все знают, что у Степана порядок…
…устроилась сперва к одной вдове из приезжих, а от нее уже к другой, после к третьей. Бросила и пошла на почту. Платили там мало, но и работа была нетяжкая, а на жизнь и ленты дядька по привычке отстегивал. С женой его, конечно, Антонина спорила, уж больно не по нраву пришлись ей перемены, но так в какой семье тишь да гладь?
— Говорит, что Антонина жениха себе все искала, да найти не могла. Местные, кто на нее заглядывался, девицу не устраивали. А пришлые приезжали или с женами, или таковы, что просто к ним не подступишься, — Мирослав Аристархович сидел в кресле, пряменько, руки на колени положив. — И вот встретила вас…
— Встретила, — согласился Глеб.
— Ее подруги утверждают, что случился роман…
— Разве что в ее воображении.
Кивок.
И осторожненький взгляд влево.
Что там? А… буфет. Вида, надо сказать, зловещего. Сразу видно, не один десяток лет разменял, слегка рассохся, покосился, подрастерял фарфор, который ему полагалось хранить, зато вполне себе принял на полки с дюжину увесистых томов.
В черных обложках.
«Основы рунописи». Издание расширенное и дополненное, с заготовками для прописей. Надо будет еще заказать, и поговорить, чтоб прописи сделали отдельной тетрадью, а то неудобно выходит, всякий раз новую книгу брать.
— Вы не подумайте, что я вам не верю… — Мирослав Аристархович поерзал и уставился уже на ящик с костями.
Не из тех, что в подвале. Нынешние кости были изготовлены по особому заказу для школ и лицеев, и в количестве семи наборов хранились где-то в доме, дожидаясь, когда же будет готов для них класс.
— …однако ее приятельницы утверждают, будто в последнее время девушка пребывала в немалом возбуждении… что она обмолвилась, что в самом скором времени ее жизнь переменится… что все еще удивятся, узнав… — он слегка закашлялся. — Простите. И само собой, когда случилось несчастье…
…ее нашли на берегу моря.
Рыбаки.
Здешние берега рыбой не сказать, чтоб богаты, но люди все одно в море выходят. На заре. И тут такое…
…тело не пытались спрятать.
Напротив, его будто бы выставили на всеобщее обозрение в том уродливом великолепии, в котором оно пребывало.
— Наш… целитель утверждает, что девушка… уже была не девушкой, если вы понимаете, о чем я, — Мирослав Аристархович слегка покраснел. — И убивали ее долго, с немалой страстью. На ее руках остались следы ожогов. Ногти были вырваны. Пальцы сломаны. Ее изрезали, а после вскрыли живот и вытащили внутренности.