Одиссея генерала Яхонтова
Шрифт:
Вместе с другими патриотически настроенными русскими эмигрантами Яхонтов жил теми событиями, которые происходили на Родине. Все годы войны его не покидало ощущение, что он — там, что он лично участвует во всем, что делается с Россией. Коварное нападение Гитлера, горечь отступления, Смоленское сражение, битва за Москву, блокада Ленинграда, Сталинград, Курск, наступление, освобождение земли Отечества и порабощенных нацистами стран, Победа. Рассказ о реакции Яхонтова на эти события излишен. Но надо упомянуть о событиях, которые волновали прогрессивных русских американцев в целом, а некоторые — и лично Яхонтова.
К последним следует прежде всего отнести доходившие до Виктора Александровича вести о судьбе маршала Шапошникова. Знакомые по дореволюционной службе, они были почти ровесниками (Борис Михайлович
Вместе с другими русскими эмигрантами из интеллигентов Яхонтов был поражен тем, что в СССР отметили 70-летие С. В. Рахманинова. Этот юбилей тоже пришелся на тяжелое время — на 1943 год. Знакомые рассказывали, что Сергей Васильевич был необычайно взволнован этим. Ведь во всей Америке, сказал он родным по секрету (а секрет вскоре стал известным среди эмиграции), только один репортер и вспомнил о юбилее композитора. Ни о каких торжественных заседаниях, специальных концертах и радиопередачах, как в сражающейся России, здесь нет и речи.
Особое значение лично для Яхонтова имела оценка перспектив войны, данная в ее начале Л. Ф. Керенским. В декабре 1941 года «временный» вдруг прокаркал из своей калифорнийской норы, что «большевизм уже в прошлом». Далее бывший министр-председатель понес какую-то околесицу о том, что в России уже якобы осуществляется некая «программа реконструкции», в осуществлении которой эмиграции должна принадлежать «законная роль». Совершенно неясно, отвечал Яхонтов на вопросы из зала, когда его спрашивали о выступлении экс-премьера, какие такие законы имеет в виду мистер Керенский. Гитлеровские? Далее он говорил — и говорил резко — о незнании Керенским страны, где он родился, и ее народа. Виктор Александрович напоминал, что большевизм уже много раз «хоронили». Как в свое время сосчитал Уолтер Липпман, одна «Нью-Йорк таймс» опубликовала в годы гражданской войны 91 некролог. Кремль переживет еще не один некролог, заканчивал Виктор Александрович, ведь уже прошли сроки, отпущенные России на сопротивление Гитлером, Геббельсом и… кое-кем здесь, в Америке. Ему аплодировали, понимая, о ком идет речь.
Конечно, особое внимание Яхонтов уделял Японии. Он понимал, каким колоссальным успехом советской дипломатии было заключение советско-японского акта о нейтралитете от 13 апреля 1941 года. Понимал Яхонтов и то, что верить в слово японцев нельзя и СССР вынужден держать на Дальнем Востоке крупные силы. Горько было ему читать сообщения из Китая, где говорилось, что, как пес у сапога самурая, рядом с Квантунской армией стоят белоэмигрантские формирования во главе все с тем же атаманом Семеновым. Небось и ротмистр-«полковник» Тарханов ждет, когда из Токио дадут приказ ворваться на русскую землю и устраивать там «римские аллеи».
Многие вокруг него не верили, когда сообщали о зверствах японцев над американскими пленными, о том, например, что у живых офицеров самураи вырывают и съедают сырую, еще горячую печень. Но уж кто-кто, а Виктор Александрович понимал, что такое не придумаешь,
Мечта и отказ от мечты
В лекторских скитаниях по чужим городам, под чужими звездами, над чужими водами (ах, как ни силься — не похож Гудзон на Неву, в самую темную ночь не похож!) вызревала мечта: вот все кончится, вот взовьется знамя победы над поверженным Берлином — и он попросится домой. Придет в посольство и подаст заявление. Не должны отказать. Уже посол Уманский тогда, в сорок первом, ясно дал понять, что он числит Яхонтова на своей стороне баррикад. Должны разрешить. В конце концов не столь уж велик вред, который он причинил когда-то Советской власти, своему Отечеству. Так и напишет в анкете — в гражданской войне не участвовал, в белой армии не был, ни в каких партиях не состоял» Какие, собственно, антисоветские действия он совершил? Выступил два-три раза с глупыми лекциями перед офицерами, дважды телеграфировал в Петроград протесты против Брестского мира. Вот и все.
Он «из компании Керенского»? Но ведь и Верховский был из той же компании, А нынешний советский посол в Англии Майский некогда был меньшевиком, даже видным — он был министром комучевского «правительства» в Самаре! Нет, не должно быть возражений. И до войны, еще в своих книгах, и в войну Яхонтов четко определил свою позицию, резко подчеркнул свой полный разрыв с антисоветской эмиграцией. Ольга, разумеется, останется — они, Ортманы, американцы. А он с Мальвиной уедет. Старикам много ли нужно, кое-какие деньги у него есть. Да и подрабатывать они смогут, давая, например, уроки английского языка. Им бы только хоть какую, хоть самую маленькую квартирку недалеко от Невы. Больше он ничего не попросит.
А людям, соседям он сможет смотреть в глаза с чистой совестью. Да, он уехал тогда, в семнадцатом, ничего не поняв, если хотите — бежал. Но оружие на братьев он не поднял. И в победу хоть маленький, но есть и его вклад. Миллионы жертв, но их могло бы быть и было бы больше, если бы не усилия таких, как Яхонтов. И если даже он спас Родине жизнь только одного солдата, сэкономил труд только одного рабочего на оборонном заводе, он и то будет считать оправданным свои усилия. Пусть поздно, пусть летом сорок четвертого, а не в сорок третьем и не в сорок втором, как обещали они вначале, но все же открыли западные союзники второй фронт. Да, конечно, основные силы гитлеровская Германия бросала на Восточный фронт, но все же не все. И не только ради вежливости говорил Сталин осенью 1943 года британскому министру иностранных дел Идену: «Мы не развили бы такого наступления, если бы немцам не угрожало вторжение на Западе. Уже один страх вторжения, один призрак вторжения не позволяет Гитлеру значительно усиливать свои войска на нашем фронте». И закончил с горечью: «На Западе немцев удерживает только призрак. На нашу же долю выпало более трудное дело».
Фильм «Парад Победы» москвичи ожидали, в день премьеры с утра выстраиваясь в очереди у кинотеатров. На следующий день фильм посмотрел Яхонтов — в просмотровом зале нью-йоркской телестудии, закупившей фильм и срочно доставившей его в Штаты. Владелец телекомпании был из числа знакомых Виктора Александровича по клубу. Он и пригласил его на просмотр, разрешив привести с собой нескольких друзей. Фильм пришлось прокрутить дважды по просьбе этих странных русских. Нет, не мог понять телевизионный магнат, что творилось в душе старого русского офицера на этом просмотре. Одна музыка чего стоила — только военный мог оценить изысканность ее подбора. Какими прекрасными казались ему лица солдат, офицеров и генералов. А маршалы — Жуков на белом коне, Рокоссовский на вороном. А потом они стояли, переговариваясь, улыбаясь друг другу и войскам, на трибуне Мавзолея, а с ними другие прославленные маршалы, молодые лица которых стали такими знакомыми, такими родными за годы войны.