Одиссея Гомера
Шрифт:
* * *
К выбору возможных кандидатов в ухажеры я решила подходить с решительным намерением устроить каждому то, что я про себя назвала «испытание Гомером». До такого формализма, как анкета, я еще не скатилась (может, я и была неврастеничкой, когда речь шла о Гомеровой безопасности, но пока еще не сумасшедшей), однако, беседуя с «кандидатами», я задавала наводящие вопросы, внимательно слушала и пыталась для себя выяснить: был ли кандидат рассеян? Шарил ли он по карманам в поисках бумажника или связки ключей или имел цепкую память? Держал ли когда-нибудь домашнего питомца? Такого, за которым нужен уход? Были ли у него братья и сестры и могли ли они доверить ему племянников или племянниц (например, чтобы он пошел с ними на футбол или отправился на вылазку с палаткой), не сомневаясь при
Гомер был в восторге от любого мужчины, которого я встречала, а они были в восторге от него. До встречи с ним мужчины обычно скептически относились к ухаживанию за женщиной, в доме у которой живет три кошки. Не то чтобы они не любили кошек как таковых, но три… представлялось им перебором.
Уже через пару визитов в наш дом они, в большинстве своем, становились преданными последователями культа Гомера.
Гомер определенно был очень «мальчуковым» котом, и, я думаю, моим кавалерам он нравился потому, что, как любой мальчишка, не очень-то жаловал порядок, зато обожал шумные игры. Он любил бороться, кувыркаться, играть в салки или ловить подброшенные «косточки», в общем, все те игры, в которые играл с Джорджем и его приятелями. Принято считать, что мужчины больше любят собак, но по духу Гомер и был сущим щенком, насколько это возможно для кота: он всех одаривал щенячьей любовью, а когда с ним играли — испытывал щенячий восторг.
Живя с Гомером, я стала уже забывать, что в чем-то он не такой, как все. Но для многих сам факт встречи с безглазым котом был потрясением. Многие представляли себе Гомера страшным калекой, а после с явным удивлением в голосе разводили руками: даже не верится, что он такой… нормальный. «Как будто у него просто закрыты глаза!» — говорили они. Тот факт, что Гомер расхаживал с такой уверенностью, что он мог сам есть, справлять нужду и передвигаться по квартире не цепляясь за стены и мебель, они воспринимали как настоящее чудо.
Гомер был приветлив со всеми, но постепенно создавалось некое мужское сообщество из тех, кто мог приходить и играть с ним. Все члены этого сообщества, по-видимому, считали, что они — и только они! — обладали неким особым качеством, притягивавшим к ним слепого кота. Люди любили Гомера уже за то, что, заигрывая с ними и ластясь к ним, он тем самым признавал их не просто мужскими особями, а именно особыми. Если уж слепой кот мог довериться вам и дружил с вами, то, наверное, и впрямь есть в вас что-то такое, некая возвышенная чистота духа, которую никто прежде Гомера не замечал (а вот Гомер увидел сразу). Среди моих знакомых не было таких парней, кто не был бы уверен в том, что их отношения с Гомером — неповторимые.
— Гомер мой друг, — все как один утверждали они.
— Гомер всем друг, — с улыбкой отвечала я, никак не желая кого-то обидеть, а только с гордостью за то, как легко мой мальчик ладил с людьми.
— Да, но у нас-то с ним особая дружба! — отвечали они мне с такой уверенностью, что не оставляли места сомнениям.
Я никогда не поправляла их во второй раз; кто я такая, чтобы спорить с кем-то, кто любит Гомера?
Гомер мог одинаково дружить со всеми мужчинами, но оттенки дружбы с каждым у него и впрямь были разными. Один из моих знакомых, финансист из Майами, который в свое время (еще в школе) играл на гитаре, случайно узнал о любви Гомера к коробке от салфеток с привязанными на манер струн резинками. Он достал свою старую гитару, и они с Гомером устроили «джем». Он даже дал Гомеру подергать струны, тут же окрестив моего кота «маленьким гением». Другой, шеф-повар одного из местных ресторанчиков, любил готовить разные блюда и наблюдать при этом за реакцией Гомера. К говядине Гомер относился нейтрально, рыба была ему очень интересна, а любое блюдо с индейкой просто сводило его с ума. Особенно Гомер пристрастился к свежеобжаренной индейке и мог отличить ее от других блюд, даже если она была завернута в вощеную бумагу. «У него нос истинного гурмана», — утверждал повар, и у меня так и не хватило духу сказать ему, что Гомер приходил в такой же восторг от случайной банки «Фрискис». Еще один мой ухажер, в детстве обожавший строить из подушек замки, тащил ко мне домой все, что могло пригодиться им с Гомером в строительстве «кошачьих» пещер для игры в прятки: коробки, сумки для покупок, абсолютно все.
Хотелось
* * *
Был еще один парень, с которым я встречалась и который мне безумно нравился. Виделся он и с Гомером. Он был красив, умен, очень весел и целовался едва ли не лучше всех, кого я знала. Мы как раз достигли стадии робких признаний («Ты самая невероятная женщина, которую я когда-либо встречал!»), как тут он внезапно в последний момент отменил три свидания подряд!
Каждый, кто хоть однажды был в моем положении, знает, какие мысли крутятся при этом в голове: ты злишься из-за неуверенности в себе; тебе больно оттого, что ты, наверное, сделала что-то не так, или что к тебе вдруг потеряли интерес, или что… твои намерения относительно скорейшей смены семейного положения слишком уж очевидны.
Когда же я наконец встретилась с ним и прямо спросила, что все-таки не так, он раскрыл мне страшную тайну: его отец был алкоголиком, детская травма никуда не делась, и пусть я и нравилась ему больше, чем можно выразить словами, я должна была понять, что он из тех парней, которым нужно дважды подумать, прежде чем на что-то решиться, но что в душе он никак не сомневается, что мы еще сможем быть очень дружной парой и что теперь, после этого разговора, мы, конечно же, лучше понимаем друг друга, чем до того, как этот разговор состоялся.
Я попросила его никогда мне больше не звонить.
Не скажу, что я взвешивала каждое слово. Я не думала: «Если он относится к тебе так в самом начале отношений, то лучше уже не будет». Я не пыталась себя убеждать: «Не может человек, которому ты нравишься настолько, насколько он сам говорит, не прийти на свидание три раза подряд!» Все это, возможно, и правда, но ни одно из этих слов мне на ум не пришло.
Я чувствовала лишь отвращение. Пользуясь его логикой, выходило, что сделать больно мне сейчас (конечно же, мне было больно) можно уже потому, что двадцать с лишним лет назад кто-то сделал больно ему. Однако, как по мне, это было равносильно признанию очень плохого человека: «Мол, да, я такой, и что с меня возьмешь?» Возможно, он даже считал себя честным человеком, а честность, как известно, не порок. Лично я таковым его не считала: я считала его человеком, который искренне полагал, будто сбросить свою боль на кого-то легче, чем жить с ней, вот и все.
Не то чтобы я думала, что это неправильно. Это было хуже, чем неправильно. Это было не по-мужски.
Как и любая женщина, у которой за плечами имелся немалый жизненный опыт, я могла бы написать целую книгу подобных историй. Но эта история вовсе не о мужчинах, которые были в моей жизни и оставили в ней свой след. У всех были качества, достойные восхищения, и все делали ошибки. Ошибки делала и я. В конце концов, все мы люди.
Но с «усыновлением» Гомера изменились мерки, с которыми я подходила к мужчинам. Кому-то может показаться глупым сравнивать мужчину с котом, но только не мне. Гомер грудью встал на мою защиту перед лицом опасности. Я вовсе не ожидала, что такая же возможность представится мужчинам и они смогут открыть в себе ту же отвагу. Но Гомером я восхищалась. С каждым днем я все больше хотела стать похожей на него: я хотела быть сильной, как он, отважной, как он, я хотела платить верностью за верность. Я хотела сохранять в себе радость жизни вопреки всем невзгодам. С этими же качествами. И я мечтала встретить мужчину с такими же качествами. Я поняла, что не могу быть рядом с кем-то, на кого не хочу равняться и восхищаться им каждый день. Ум, внешность, чувство юмора — все это, конечно, важно, но…
Но это далеко не все.
Когда я впервые увидала Гомера, еще давно, в ветлечебнице, меня поразили в нем его внутренняя жизненная сила и отвага, которой у него с лихвой хватило бы и на других кошек, и даже на многих людей. Прежде я выбирала знакомых и заводила питомцев по меркам (которые пусть и не озвучивала, но всегда подспудно держала в уме), как то: сообразительность, личное обаяние и то, насколько мне хорошо было в их компании. А более всего я нуждалась в том, чтобы нуждались во мне, и пусть это не покажется странным: именно поэтому моя первая работа была не где-нибудь, а в сфере благотворительности. Скарлетт и Вашти я тоже «удочерила» уже потому, что они отчаянно во мне нуждались, и лишь потом я полюбила их — просто оттого, что теперь они мои.