Одиссея самурая, Командир японского эсминца
Шрифт:
Узнав о назначении Тойоды на должность главкома Объединенным флотом, я только пожал плечами. С моей точки зрения, он совершенно не годился на эту должность. До последнего времени он командовал военно-морской базой в Йокосуке, а до этого был членом Высшего Военного Совета. Он и сам забыл, когда последний раз выходил в море. А уж в боях, разумеется, не участвовал никогда. Я до сих пор не понимаю, чем вообще руководствовалось верховное командование, выбирая главкомов?
Мой скептицизм по поводу способностей адмирала Тойода, к сожалению, скоро подтвердился. 19-20 июня 1944 года авианосное соединение адмирала Одзава потерпело сокрушительное поражение в сражении у Марианских островов, названном американцами "Охотой
10 июля я узнал о падении острова Сайпан и гибели на нем адмирала Нагумо.
К этому времени я был назначен начальником новой Торпедной школы в Каватане, недалеко от Сасебо. Мною было получено секретное указание готовить курсантов "к боям у побережья Японии".
Я не знаю, что случилось со мной, но я неожиданно сел и начал писать послание Императору Хирохито. Это было, конечно, глупо, но, видимо, я уже не мог себя контролировать.
Я написал, что Япония уже проиграла войну, призывая Императора взглянуть на ситуацию реалистически. Я отметил, что высшие посты в Армии и Флоте занимают офицеры, не знакомые с методами ведения современной войны, и что продолжающееся соперничество между Армией и Флотом не дают возможности успешного проведения операций. Я призывал Императора закончить войну и в качестве первого шага выгнать со службы всех некомпетентных адмиралов и генералов.
От этого моего поступка веяло не просто вопиющей недисциплинированностью, но и государственной изменой. Я вполне мог угодить под военный суд в соответствии с Военно-Морским Уставом. Но я совсем об этом не думал. Я думал только о том, что вся страна катится к катастрофе.
Закончив свою петицию, я первым же поездом отправился в Токио.
12 июля я, страшно волнуясь, вошел в здание Военно-Морского Министерства. Первым, кого я там увидел, был контр-адмирал принц Такамацу младший брат Императора. Я бросился к нему:
– Ваше Высочество, могу ли я поговорить с вами наедине?
Брови принца взметнулись от подобной наглости. Вероятно он решил, что я немного свихнулся, но кивнул и повел меня к себе в кабинет. Там я передал ему свое послание, попросив представить его Императору.
– Можно мне его предварительно прочесть?
– спросил принц.
– Конечно, Ваше Высочество, - поклонился я. Принц медленно развернул бумагу и пробежал текст глазами. По нервному движению его бровей я понял, насколько неприятно ему было читать мое послание. Он снова взглянул на меня, видимо, соображая: сумасшедший я или нет, а затем сложил письмо и положил к себе в карман.
– Хорошо, Хара, - сказал принц, вставая, - ни о чем не волнуйтесь.
Мне так и не удалось узнать, что сделал принц Такамацу с моим посланием на имя Его Величества. Во всяком случае, в военно-морских кругах о нем никому не стало известно. Узнай о нем морской министр или главком, мне бы не поздоровилось...
Между тем, высадка американцев 20 октября в заливе Лейте привела к серии морских сражений, в которых с нашим флотом было практически покончено. 27 октября было передано беспрецедентное коммюнике о формировании "Корпуса Камикадзе" - добровольных смертников.
А затем в школе появился мой старый друг капитан 1-го ранга Мияцаки. Он привез новые методики подготовки курсантов. В них шла речь о формировании отрядов "Шиньо" ("Океанские Акулы") и "Фукуруи" ("Подводные драконы"). Фактически
Во всех боях для меня самым важным было сохранить людей, а потому я категорически отказался обучать курсантов по подобным методикам.
Мияцаки не согласился со мной.
– Я долго и мучительно думал обо всем этом, Хара. И я хочу все честно объяснить курсантам. Я расскажу им, как погибли моряки на моем эсминце, несмотря на все их мастерство и долгие годы боевого опыта. Теперь мы истекаем кровью на Филиппинах. Любого вступающего в бой ждет смерть. Преимущество противника таково, что простыми методами его уже не остановить. Летчики пошли добровольцами в камикадзе, когда узнали, что 500 их товарищей с сотнями часов боевого опыта воздушных боев были перешлепаны, подобно мухам, в сражении у Марианских островов. Вы знаете, как гибнут наши корабли один за другим. Боевой "Самидаре" потоплен подводной лодкой! Вы понимаете - лодка топит эсминец! Мышь съедает кота! "Сирацуи" столкнулся с танкером и затонул со всем экипажем. Ваш старый "Сигуре", хотя и уцелел в Лейте, став единственным спасшимся кораблем из всего отряда Нисимуры, но его час скоро настанет... Разве это война? Это уже бойня. Если мы хотим остановить американцев, мы должны сознательно идти на гибель, ценой каждой своей жизни уничтожая сотни врагов.
На следующее утро я собрал всю школу и объявил курсантам о формировании отрядов морских смертников. Я напомнил им, что они поступили в школу, чтобы стать членами экипажей торпедных катеров. Никто не может принудить их стать смертниками. Они сами должны добровольно решить этот вопрос без какого-либо давления. Я предупредил их, что буду находиться у себя в кабинете всю ночь и принимать их заявления. Никто не будет задавать вопросов, почему вы сделали свой выбор так, а не иначе.
В школе обучалось 400 курсантов. Все они до четырех часов ночи прошли через мой кабинет, принося листок бумаги со своей фамилией и выбором. 200 человек решили остаться на торпедных катерах, 150 добровольно вызвались стать катерниками-смертниками, а 50 - "Подводными драконами".
Несмотря на свое грозное название, "Океанские акулы" оказались совершенно неэффективным оружием. Еще более бесполезными стали "Подводные драконы". Столь первобытными методами невозможно было бороться с противником, оснащенным по последнему слову науки и техники для ведения современной войны.
Все это просто разрывало мое сердце. Я впал в хроническую депрессию, из которой был единственный выход - запой. Я не знаю, чем бы вообще это кончилось для меня, если бы 20 декабря 1944 года не был получен приказ сдать командование школой Мияцаки, а самому вступить в командование легким крейсером "Яхаги".
Это был мой самый счастливый день в этом ужасном году.
Мне трудно передать свое ликование, когда 22 декабря 1944 года я поднялся по трапу легкого крейсера "Яхаги", стоявшего в гавани Сасебо. Я возвращался в родную стихию, имея шанс снова сражаться с врагом, забыв все разочарования и интриги береговой службы.
Старшие офицеры корабля собрались в салоне, чтобы представиться мне.
Старший помощник, капитан 2-го ранга Шиничи Учино, взволнованным голосом сказал:
– Экипаж "Яхаги" просто ликует от счастья иметь вас своим новым командиром. Даже самые молодые новобранцы и те с гордостью говорят о нашем "Чудо-командире".