Одиссея Талбота
Шрифт:
«Но дело в том, – подумала она, – что ни с тем ни с другим я никогда не скучаю». Она натянула на себя простыню.
– Ты по-прежнему состоишь членом «Университетского клуба»?
Питер сел и почесал затылок, будто силясь что-то вспомнить.
– Да, я был членом этого клуба… Еще четыре дня назад. Понимаешь, в понедельник…
– Напился или непристойно себя вел?
– Не помню. Помню только, что мне что-то мешало на лице и я пытался это убрать. Но это что-то оказалось полом.
Она улыбнулась
– Надо собираться.
Питер подошел к кровати, положил руки ей на плечи и слегка навис над ней.
– Что происходит, Кейт?
Кэтрин поднырнула ему под руку и быстро встала.
– Это тебя не касается.
– Я могу помочь?
Она присела у камина и щелкнула выключателем газовой горелки. Голубое пламя зазмеилось вокруг искусственных бревен, сделанных из вулканической породы.
– Здесь всегда так много света. Зачем это?
– Чтобы лучше видеть тебя, дорогая. – Питер подошел к стене и повернул регулятор.
В комнате стало темно. Только мерцало пламя в камине. Он сменил кассету в стереосистеме, поставил записи Вилли Нельсона, налил в стаканы мартини и присел рядом с Кэтрин на корточки, глядя на огонь. Тепло камина согрело их обнаженные тела, а отблески пламени высветили полные груди Кэтрин и ее тонко обрисованные скулы. Некоторое время они молчали. Потом Кэтрин спросила:
– Ты знаешь некоего полковника Карбури?
Он повернулся к ней.
– Карбури?
– Да. – Она посмотрела Питеру в глаза.
– Ну… Немного. Он друг моего отца. Англичанин, правильно? А в чем дело, Кейт?
Кэтрин допила свой мартини, встала и подошла к шкафу. Она достала из сумочки письмо леди Уингэйт и вернулась к камину, протянув письмо Питеру, но не отдавая его.
– Я дам тебе прочесть это письмо при том условии, что ты не будешь ни с кем обсуждать его содержание. Ни с коллегами, ни даже с отцом. Если ты согласишься на это условие, то потом поймешь, почему я его выдвигаю.
Питер протянул руку, и Кэтрин передала ему письмо. Торп развернул листки и стал читать при свете камина. Он несколько раз подносил к губам стакан с мартини, однако не отрывал глаз от письма.
Наконец он поднял взгляд на Кэтрин и вернул ей странички.
– Где дневник?
– Его мне должны передать. Что ты думаешь обо всем этом, Питер?
Торп, вставая, пожал плечами. Он нащупал пачку сигарет, лежавшую на каминной полке, и достал одну, стоя спиной к Кэтрин.
– Это интересно.
Она подошла к нему и вгляделась в его красивое лицо. Питер казался более взволнованным, чем это можно было понять из его слов. Он произнес:
– Кейт, бедная. Наверное, это так тяжело, через столько лет…
– Да, в том, что касается лично меня. Но меня еще больше расстраивает все остальное.
– Правда? Ты совсем не знала своего отца.
Она погладила Питера по щеке и повернула его лицом к себе.
– Ты знаешь что-нибудь об этом деле?
– Нет. Но я правильно понял из твоего телефонного разговора с Абрамсом, что Карбури будет сегодня на вечере? Наверное, там он и отдаст тебе дневник?
– Да. Он приходил сегодня в контору без предварительной договоренности. Сказал, что приехал прямо из аэропорта. Но я полагаю, что он здесь со среды. Как бы то ни было, мы поговорили, и он отдал мне письмо. Он сказал, что передаст дневник сегодня вечером.
Торп медленно кивнул.
– Странно… Я имею в виду, странно, что Карбури приехал в Нью-Йорк, чтобы присутствовать на церемонии награждения ветеранов, в том числе и моего отца, а отец о его приезде ничего не знает.
– Может быть, и знает. Ведь вы же не все рассказываете друг другу.
Торп, казалось, не заметил ее слов. Он сел на диван и зажег сигарету, глубоко задумавшись. Его настроение заметно изменилось. Кэтрин хотелось думать, что он просто беспокоится о ней. Но она хорошо знала, что это не в характере Питера.
– Ты правильно сделала, что послала следить за ним, – сказал Торп.
Кэтрин оставила комплимент без ответа.
– Ты думаешь, это действительно серьезно? – спросила она. – Как сказано в письме, последствия могут быть ужасны.
– Вполне возможно. Я бы хотел взглянуть на этот дневник.
Она собрала свою одежду и направилась к двери.
– Мои вещи уже прибыли?
Торп рассеянно кивнул:
– Да-да. Ева все разложила в бежевой комнате.
Кэтрин остановилась.
– А где она?
– Кто, Ева? – Питер пожал плечами. – Куда-то ушла.
Неожиданно он на секунду вышел из задумчивого состояния.
– Между прочим, я не люблю то синее платье. Оно холодное.
– А кто тебя спрашивает?
По балкону она перешла на другую сторону гостиной и оказалась возле огромного окна, совсем недавно устроенного в северной части комнаты. Питер последовал за ней. Держа одежду перед собой, Кэтрин смотрела на дождь, мягко падавший на землю в абсолютно безветренном вечернем сумраке. Торп встал рядом.
– Чертовски красивый вид. Тебе нравится?
– Я просто обалдеваю. Не от вида, а от того обстоятельства, что ты смог уговорить отца истратить целое состояние на то, чтобы прорубить это окно вопреки правилам. Вот что меня завораживает – то, что ты всегда получаешь все, чего хочешь, какими бы ни были твои капризы и сколько бы их исполнение ни потребовало времени, денег и забот от других людей.
– А мне просто нравится вид. Не усложняй. Отсюда можно разглядеть даже Гарлем. Вон, видишь? Интересно, что делают сегодня вечером бедные? Может, то же, чем занимались мы?