Одиссея "Варяга"
Шрифт:
Скажите нам, отец Гапон, вы ЭТОГО желали? Говорите! МЫ вас спрашиваем?
– В-ваше величество, - вскочив со своего места прерывающимся голосом начал Гапон, руки его нервно тряслись, - Бог с Вами! Ни сном, ни духом! Исключительно мука духовная за бедственное положение работного люда вела меня... То-есть нас...
– И о возможных последствиях площадного цареубийства для этого самого люда, паствы вашей, вы, милостивый государь, будучи душеспасителем, не задумывались?
– Но... Нет...
– Или человек, приведший к царю тысячи людей столь... неумен, или я что-то не понимаю в людях. Когда они нам лгут...
А о последствиях для себя, для собственной вашей души вы хоть задумывались! Думали о том, что кровь сотен невинно убиенных падет на вас? Как бы вы стали ее отмаливать? Задумывались вы об этом?
Царь взял паузу... Гапон стоял столбом. В зале воцарилась ватная, абсолютная тишина...
– Нет, любезный. Вы не задумывались... Ни о людях, ни о стране. Вас обуревала гордыня, отец Гапон! Жажда величия и успеха! И злата! Многим вы задурили головы со своими "Собраниями..." Только никому из них не поведали, что цель у вас была куда прозаичнее - лавочки торговые пооткрывать для членов "Собраний" ваших. При заводах и мануфактурах, при районных отделениях, типа рознично-торговой монополии! Чтоб ваша паства только у вас еду и мануфактуру покупала!
Что вдруг смутились? А? Жаль, поздно я все это узнал, не писал бы вам год назад хвалебного отношения. Я ведь тоже поверил сначала, что вы искренне рабочим помогаете...
Общество с последними словами царя насторожено загудело, что заставило Николая даже говорить громче:
– Петицию я тщательно изучил. И с вами, господа выборные мы сейчас ее подробно обсудим, ибо многое, о чем там говорится, я готов принять незамедлительно...
– царь жестом попросил спокойствия.
Выборные настороженно затихли.
– А вы...
– каким-то вдруг усталым и тихим голосом проговорил император, с брезгливостью глядя на подавленного, "сдувшегося" Гапона, - Уходите отсюда, Георгий Аполлонович. Вы не пастырь, милостивый государь. Вы обманщик. Но не меня вы обманули, а тех кого вели. Уходите...
– Но, Ваше величество! Ведь я же предводите...
– Иди отседа! Ступай, предводитель! Или не слышал - Царь велел!
– зашумели с разных сторон, - На убой вел! Ирод окаянный...
– Тогда мы тоже уходим...- за столами возникло движение, и несколько приверженцев из ближнего круга Гапона так же поднялись со своих мест.
– Что ж, господа, если судьба ВАШИХ предложений, коие для вас дороже самой жизни - так ведь в петиции написано - вас, оказывается, вовсе и не интересует, то не смею задерживать. Пропустить и их!
Гапон и его товарищи-телохронители двинулись к дверям. Перед выходом у Гапона хватило такта молча поклониться царю. Гвардейцы охраны расступились и через мгновение двери с глухим стуком сомкнулись за спинами ушедших...
"Николай-то сегодня просто великолепен, вот что значит для разминки посмотреть смерти в глаза, - отметил про себя Вадик, - С карьерой батюшки-политика, похоже, покончено".
Георгия Аполлоновича и иже с ним повязали внизу. При входе в гардеробную. Причем было сделано это столь быстро и профессионально, что никто и пискнуть не успел. Теперь в подвале дворца под надежным конвоем им пришлось дожидаться окончания мероприятия в Малой зале, терзаясь в мрачных догадках о своем будущем. Позволять Гапону начать мутить народ на площади до выхода к нему выборных Вадик не собирался. Как и арестовывать Гапона, на чем поначалу пытался настоять Плеве, однако царь рассудил, что это еще преждевременно...
– Несмотря на то, что вашим походом ко мне пытались воспользоваться те, кто готов любым образом помешать усилению НАШЕЙ России, я готов обсудить с вами, господа выборные, все ваши вопросы.
– Как же теперь то, после этого... Нежто Вы нам верите еще, Ваше величество?
– подал из-за стола голос пожилой и весьма прилично одетый рабочий, явно представитель пролетарской аристократии, тех, кто за свою квалификацию и опыт получали рублей 150 - 200 в месяц.
– Те, кому я не верю, этот зал уже покинули. А трое мерзавцев в него, слава Богу, так и не вошли... Вы думаете, господа рабочие, они хотели в меня выстрелить? Нет, они целились не в Николая Второго, они метили во всю Россию. Вместо того, чтобы кропотливо, долго и упорно работать, строя и перестраивая нашу страну для будущего наших детей, они хотят все разом сломать. Зачем?
Вот кому из вас, обычных русских людей, придет в голову сначала сжечь старую хату, а потом уже думать, как и где строить новую? Нет и не может быть простых путей в обустройстве такой обширной страны, как наша. И моя смерть ничего кроме смуты и ответной жестокости бы не породила. Да, я и сам понимаю - в России надо многое менять. Но полностью сносить дом, в котором мы все живем, даже не представляя толком, что именно мы попытаемся построить вместо него... Этого я понять не могу!
– Проклятые жиды!
– полушепотом, но с явно различимой ненавистью в голосе донеслось со стороны стола, где сидели депутаты, в которых невооруженным взглядом легко узнавались приехавшие в Питер на заработки крестьяне.
– Кто это сказал?
– от неожиданности Николай даже повысил голос, Вадик угадал с "репликой из зала" практически дословно и у него был заранее готов ответ, - вы и вправду думаете, что если из трех покушавшихся один иудей, а второй литвин, это как-то бросает тень на всех евреев в России? Или на всех инородцев и иноверцев?