Одиссея "Варяга"
Шрифт:
– Насчет детей, кстати, я вас понимаю прекрасно, - Вадика вернул в реальный мир голос Николая, который, кажется, подвел наконец встречу к запланированному финалу, - у меня самого наконец-то родился сын. И сейчас я бы хотел показать вам, господа депутаты, главную драгоценность моей семьи.
Из боковой двери показалась императрица со спящим младенцем на руках. Ее сопровождал дюжий матрос, который был выбран на роль "дядьки" наследника. По рядам депутатов прошел легкий восхищенный шепоток. Дети вообще умилительны когда спят, а знать что ты ПЕРВЫЙ вне Зимнего дворца, кому показали наследника престола... Вся депутация в едином порыве рухнула на колени перед будущим повелителем России, уютно посапывающим на руках у матери.
– Перед вами мой сын, - полушепотом произнес Николай, несмотря на недовольный взгляд шикнувшей на него супруги,- Я уверен, что у большинства из вас дома тоже есть такие же малыши. И ради них мы должны при нашей жизни сделать Россию лучшей страной для жизни из всех, что только есть на Земле. И все, кто захочет нам в этом помешать, должны будут уйти с нашего пути. Или мы их просто сметем. А теперь идите, господа, и расскажите народу обо всем, что вы тут видели и слышали.
...Итак, мои песочные часы опять перевернули. В третий раз.
Добравшись кое-как из захолустного Владимира до Первопрестольной, никуда не заходя и ни с кем не встречаясь - сразу на вокзал. Повезло. Поезд уходил через сорок минут. Есть время на стакан горячего чаю и бублик с маком в вокзале.
Пока отогреваюсь, быстро просматриваю газету. Ну, конечно: главная новость - определен срок восстановительных работ на кругобайкалке. Четыре-пять месяцев. Судя по всему, туннель рвануло основательно. Версий три. Японцы, радикалы, националисты. Я бы прибавил - или наше головотяпство, но нет: "по заслуживающим доверия сведениям, состав был гружен исключительно продовольствием и предметами обмундирования для маньчжурской армии"...
Наконец колокол... Гудит паровоз, дернул. Еще раз. Поехали. Москва постепенно уходит вдаль. Дома мельчают. Тянут в небо дымки деревни. Скоро вечер. В вагоне хорошо натоплено. И от окна, слава Богу, стужей не тянет. Хорошо все-таки ехать первым классом.
Билет на меня действительно был записан. Так что все серьезно. Однако, так и подмывает: в который раз берусь перечитывать письмо. Коротко, без прелюдий: "Сергей Васильевич! Прошу Вас прибыть в Петербург возможно скорее, Вам назначена личная аудиенция. Дело крайней государственной важности. Дату прибытия либо невозможность выезда телеграфируйте". И подпись: "Личный секретарь ЕИВ по военно-морским делам Михаил Лаврентьевич Банщиков". В письме же его карточка, 50 рублей ассигнациями и квитанция на билет 1-го класса.
Ну, допустим, кто таков этот Банщиков, мне и в ссылке стало известно. И то, как скоро преобразился в делах наш Император, после того как приблизил к себе прибывшего с Дальнего Востока морского доктора, участника славного дела при Чемульпо, я понимал прекрасно. И искренне радовался, что судьбе было угодно так устроить, что в тяжкий для отечества час возле Николая Александровича оказался не очередной пройдоха и проходимец, а серьезный боевой офицер. И не какой-нибудь старый интриган, не случайный мистик французского разлива, а если судить по фотографиям в газетах, то бравый молодец, кровь с молоком.
Но все-таки из письма однозначно не следовало, кому я понадобился столь срочно. Автору письма-записки, или все-таки САМОМУ, если аудиенция? Если все это не предлог, чтоб добыть меня для какой либо придворной интриги... Если так, то нет - увольте. Не мое-с... Но, как говорится, утро вечера мудренее. Выпив еще чайку и поговорив о всякой ерунде с соседом по купе, устроился спать...
Столица встретила снегопадом. Мягким, пушистым. Здесь много теплее, чем в Москве. Взял извозчика. Покатили. Шуршат полозья, покрикивает с облучка возница. Последний раз я ехал Невским полтора года назад. Стояла августовская жара. Тогда ехал в другую сторону. Уже как "неблагонадежный". Провожали самые близкие коллеги. Бесстрашные и честные. Да еще господин Гапон, чуть не подведший к государю убийц 9 января. Приходил, как я теперь понимаю, окончательно уверовать, что вся работа по созданию объединений рабочих, что шла под моим началом, остается выброшенной в хлам, и можно кое-чем постараться воспользоваться...
Вот уж и Зимний скоро. Но к самому дворцу ехать почему-то не хочется. Прошу возницу остановить.
– Тпр-р-у, родимая...
Стали на углу, напротив арки генштаба. Расплатился. Как обычно не мелочась. Этому "как обычно" усмехнулся в душе: по карману ли шик?
– Благодарствуйте, Ваше сиятельство!
– Какое же я тебе сиятельство, голубчик...
Гнедая протяжно фыркнула на прощанье, скосив на меня большой, добрый глаз.
– Это Вам к удаче, барин! Она вещуха у меня!
– крикнул весело так, и укатил...
Дальше пошел сам. Снег так и валит. Я налегке, со мной лишь маленький дорожный саквояжик. Захожу с черного. Карточку кавалергарду. Козырнул и просил подождать. С карточкой споро ушли наверх. С сапог и шубы натекло немного. Неудобно, но что делать...
Банщикова узнал сразу. Стройный, подтянутый. Длинная морская шинель, фуражка, гвардейские усы. Крепкое рукопожатие теплой, сухой руки. Доброе рукопожатие. И сразу с места неожиданно - "Едемте! Государь нас ждет". Пока переварил известие, выходя за Михаилом Лаврентьевичем из дворца, даже не заметил, как подкатил закрытый санный возок. Сзади шестеро казаков личного конвоя, все при оружии...
– В Царское!
Забираемся внутрь. Уселись. Лошади взяли резво, с гиком за нами казаки... Банщиков весел и непринужден: