Одна маленькая вещь
Шрифт:
– Прошу, выйдите в коридор. Вы отвлекаете класс. – Ее полное дружелюбное лицо становится холодным.
Что? Я выпрямляюсь и поднимаю руку, чтобы обозначить, что я в порядке. Несколько парней сзади фыркают и хихикают.
– Мистер Доннели, вы меня слышали?
Все теперь пялятся на него. Кто-то бросает в него смятый лист бумаги. Он не вздрагивает, но краснеет. Молча собирает книги и встает.
Шепот растет словно волна. Один из футболистов громко заявляет, что сегодня он будет убийцей. Весь класс разражается
Я с оцепенением смотрю, как идет Чейз. Мышцы одной руки напрягаются, когда он поворачивает дверную ручку.
Дверь мягко закрывается за ним, и этот звук кажется зловещим.
– Боже, поверить не могу, что ему разрешили ходить в эту школу, – говорит Скарлетт.
– Не знаю, почему он захотел учиться здесь, – отвечаю я. Несколько минут назад мне было стыдно, но любые мои чувства несравнимы с унижением Чейза.
Черт возьми, почему я ему сочувствую? Я должна ненавидеть его, как и все остальные. Мне должно быть дурно, оттого что позволила ему прикасаться к себе. Хотя в таком случае я должна ненавидеть себя.
Я так расстроена, что не могу сдержать стон. Скарлетт встревоженно смотрит на меня.
– Ты в порядке?
Нет, я не в порядке. Совсем. Но я с трудом утвердительно киваю.
– Ты видела, как он вышел отсюда? Такой кураж и все такое. Будто гордится тем, что сделал. Это отвратительно. – Моя подруга кривит лицо, словно почувствовала, как пердит печально известный Аллин Тод [1] .
– Да, – слабо отзываюсь я. Казалось, ему плевать на всех: на других учеников, на учителя, даже на меня. В этом есть что-то интригующее. То, что привлекло меня в нем раньше, когда мы были еще подростками.
1
Ведущий серии популярных подкастов.
Миссис Дворак призывает класс к порядку и продолжает свою лекцию, но я не могу сосредоточиться. Разве я не должна чувствовать то же, что и Скарлетт, и злиться на этого парня, приходить в ужас, оттого что мы дышим с ним одним воздухом в одном классе? Что со мной не так, если я не чувствую всего этого? Почему мне кажется, что это у моих одноклассников и у миссис Дворак проблемы, а не у Чейза? Я почти ожидала, что весь класс поднимется и закричит «Позор», как в одном из кадров «Игры престолов». Все это кажется мне неправильным.
Со смерти Рейчел прошло три года, но никто не хочет, чтобы я забыла об этом.
После звонка остаюсь за своей партой, пока меня не замечает миссис Дворак.
– Я могу тебе помочь, Элизабет?
Собираю свои вещи и иду к доске.
– Насчет Чарли…
– Я не могу каждый день выставлять его из класса, – прерывает она. – Ты должна поговорить об этом с директором.
– Знаю. Я… На самом деле он меня не беспокоит.
– Тебе не нужно оправдываться. Я тоже не в восторге оттого, что мне приходится его учить.
Я привожу аргумент, на который она покупается.
– Моя семья верит в прощение, – лгу я. – Если жить по принципу «око за око», то весь мир ослепнет.
Лицо миссис Дворак смягчается.
– Это очень великодушно с вашей стороны. – Она склоняется и похлопывает меня по плечу. – Я сделаю, что смогу, чтоб избежать неприятностей. Полагаю, я сама могу попросить директора Гири перевести его в другой класс. Если ему нужны баллы по изящным искусствам, он может заняться чем-нибудь другим.
Она решила, что мои попытки все сгладить – завуалированная жалоба. Это удивляет меня.
– Он меня не отвлекает, – повторяю я.
– Не всегда стоит храбриться, Элизабет. Я посмотрю, что могу сделать, ладно? А теперь тебе лучше идти, чтобы не опоздать на следующий урок. – Она снова снисходительно похлопывает меня по плечу.
Расстроенная, я выхожу из класса миссис Дворак и отправляюсь на охоту за Чейзом, крепко сжимая в руке записку, которую ему написала. Конечно, он не спешит показываться на глаза. Я иду к шкафчикам. Там так много людей, что я не могу бросить записку в его шкафчик так, чтоб никто не заметил. Или могу? Кто сказал, что я не должна разговаривать с ним?
– Лиззи! Ты в порядке? – Мейси обнимает меня. – Я слышала, что этот… этот преступник доставал тебя на уроке по истории музыки. Как ужасно.
– Меня зовут Бэт, – бормочу я, но меня никто не слушает.
– Дай мне знать, если он будет к тебе приставать, и я проучу его, – говорит Трой Кендал, футболист, с которым я за всю жизнь и парой слов-то не перекинулась.
– Мы это сделаем по-любому, – заявляет другой качок.
– Скажи родителям, – шепчет рядом Ивонн. – Они с этим разберутся. И можешь написать что-нибудь в газету. Общественность тебя поддержит.
От этих разговоров к горлу подступает тошнота. Я сминаю бумажку в руке. Кто сказал, что мне нельзя разговаривать с ним?
Да все.
Автобус едет до моего дома сорок пять минут. Я его ненавижу всеми фибрами души. В нем пахнет прогорклой смесью пота, дешевого парфюма и мусора. Сиденья выглядят так, будто тысячи пятиклашек наплевали на них, а потом терлись своими грязными задницами по всей поверхности. И он адски тряский. К концу поездки мне просто дурно.
Дома никого нет. Мама – на работе, а папа – в магазине. Раньше я бы тоже была в «Магазинчике мороженого», но мне запретили работать. Потерять карманные деньги, которые я получала, ужасно. А мне надо как-то собрать сумму на отправку заявлений в колледж. Теперь я не могу заниматься волонтерством в приюте. Это совсем невыносимо. Я должна быть там в эти выходные, но мне запретили. Планирую поговорить об этом в пятницу. Может быть, мама с папой согласятся отпускать меня хотя бы на одну смену.