Одна жизнь — два мира
Шрифт:
Тост был замечательный и запомнился мне на всю жизнь.
Но Виктора за столом уже не было. Он сидел в темном углу, угрюмо уставившись в одну точку.
Все неловко опустили стаканы. Я подошла к нему:
— Виктор Павлович, о чем это вы?
Через некоторое время Виктор, овладев собой, произнёс:
— Простите, то, что вы мне говорили, что Олег говорил мне перед отъездом в Сталинград, все это правда. А я то думал…
Я не спрашивала, что он думал. Я знала, что он думал, что кто-то позаботится о семьях военнослужащих.
— Вы помните, как я уезжал? — начал вспоминать Виктор. — Приехал в Сталинград,
Все зашевелились, Олег повеселел и хотел, пошутить. Я его одернула, и он принялся за анекдоты. Но в этот вечер все пили угрюмо.
— Нам бы скорее выгнать «фрицев», — сказал угрюмо Николай, — а там видно будет, все по-другому устроим.
— Нам бы их до своих границ погнать, отвоевать свою родную землю, а потом черт с ними, свою жизнь налаживать начнем, — вставил Василий.
Но главное, все были уверены, крепко уверены в том, что «фрицев» мы все-таки выгоним.
Хорошие новости
И вдруг все 15 человек появились радостные, как именинники, оказывается, приятные новости стали поступать отовсюду.
Дела нашего Южного фронта шли к улучшению, 29 ноября 41 года, освободив Ростов-на-Дону, перешли в контрнаступление и погнали 1-ю немецко-фашистскую армию до самой реки Миус, и находившиеся в Морозовской войска тоже с часу на час ожидали распоряжения двинуться вперед, обратно в Ростов-на-Дону.
Под Москвой наши войска так же отбросили немцев от Москвы, где они находились в 27 километрах от центра столицы, и где стремились «расположиться на зимних квартирах», и 5 декабря 1941 года даже пошли в контрнаступление.
Эти свежие сообщения были не просто сообщения, это были прямо героические достижения после бесконечных утверждений о непобедимости немецких войск, они приподняли настроение у всех, так как это значило, что немцы могут не только наступать, а также могут и отступать под давлением нашей Красной армии.
С утра мы уже настроились празднично, решили искупаться. Задача эта была нелегкая, так как на всех было одно-единственное ведро, две кастрюли, — все наше незатейливое имущество. Нам же надо было натаскать ледяной воды из колодца и плюс разделить микроскопический кусочек мыла на всех.
С наступлением холодов купанье стало редкой роскошью. Летом грели воду на солнце, но зимой надо было расходовать драгоценное топливо.
После ужина стало шумно, весело. Дети долго резвились вокруг нас. Володюшка, взобравшись на
В этот вечер решили потанцевать. Ребята притащили патефон и несколько патефонных пластинок, вывезенных еще из Бендер. В кухне устроили танцевальный клуб, сложили в сторону кухонную утварь, притащили откуда-то дрова, затопили печь, керосиновая лампа без стекла, освещая наше торжество, больше дымила, чем светила. В этот вечер всем было уютно, тепло и весело. На дворе бесновалась вьюга, бросая снег, как песок, в окна и с визгом гоняясь вокруг дома.
Мама даже печенье испекла по поводу этого торжественного случая и устроила нам чай с печеньем. Все были растроганы ее вниманием и на несколько минут даже притихли, устремив свои глаза на праздничный домашний стол, на котором вместо стаканов и чашек красовались походные военные кружки.
Олег поставил пластинку под названием «Калифорнийский апельсин». Откуда она у него взялась, он сам не знал, и чудные звуки, сочные и жаркие, как синее небо Калифорнии, полились в этой необычной военной обстановке. Я больше нигде и никогда не слышала эту пластинку, и все, у кого я спрашивала, понятия не имели, что такая существует.
Всем было очень весело, много пели, у многих были очень хорошие голоса. И глядя на милые веселые лица этих молодых, здоровых, для кого-то самых дорогих людей, больно было думать, что ждет их впереди. Мне казалось, что у каждого из них была одна и та же мысль: сегодня нам весело, а что будет завтра?
В этих диких условиях войны люди быстро и крепко влюблялись, и наш милый красавец Олег Андреевич во время танца вдруг трогательно объяснился мне в любви. Я его нежно поцеловала, он был на два года моложе меня, и я относилась к нему, как к брату. Он быстро выбежал из комнаты, за ним побежал Виктор, вернувшись, сказал: «Олег плачет».
— Вы знаете, товарищи я не боюсь и готов погибнуть, если моя смерть поможет осчастливить нашу жизнь. Но я все-таки хотел бы остаться в живых, чтобы напоминать всем, чтобы не забывали, ради чего погибли миллионы наших лучших товарищей, — как будто угадывая мысли всех нас, вслух произнес Николай.
Рано утром все расквартированные в Морозовской войска, грустно отступавшие, когда немцы заняли Ростов-на-Дону, вдруг возбужденно и радостно, с надеждой и уверенностью, что им улыбнулась фортуна, трогательно и бодро уходя на запад, прощались с нами. Была глубокая уверенность в том, что теперь они будут гнать врага только на запад и что немцы обратно никогда не пойдут.
Мы стояли у обочины дороги, мимо нас проезжали машины, милые веселые ребята, соскочив с машин, подбегали к нам обнимали, целовали, обещали на прощание: «Ну, теперь мы их погоним!». Мы желали им скорой победы и скорого возвращения. Все они были уверены в том, что все будет в порядке и что мы встретимся и отпразднуем нашу победу. Кто из этих прекрасных людей остался жив, не знаю, но тогда они были полны надежды и веры в нашу победу.
Эти первые большие победы, одержанные нашими войсками над немецко-фашистскими оккупантами, уничтожили иллюзию о непобедимости немецко-фашистских армий и окрылили нас настолько, что мы были уверены, что немцы обратно уже не сунутся.