Одна жизнь — два мира
Шрифт:
Я быстро уехала из этого кладбища живых покойников. И еще долго не могла освободиться от гнетущего душу кошмара.
Весной, когда растаяли сугробы, труп старика (замечательного гордого человека) нашли в развалинах его собственного дома.
Так исчезла, так погибла прекрасная, трудолюбивая, крепкая, здоровая семья, которой надо было просто гордиться.
И в таком маленьком, из 100 семейств, поселке почти половина семей была жестоко раскулачена. Никто из них не был кулаком-мироедом, никто из них никого никогда не эксплуатировал. Это были умные крестьяне, умевшие трудиться и любившие свой труд. Их талантливые дети —
Ведь люди работали с радостью, именно с радостью, это то, что я помнила до начала этой жуткой опустошительной коллективизации.
Колоски
Крестьяне все до последнего зернышка должны были сдавать государству, даже не оставляя ничего для собственного пропитания или для посева. Во многих местах хлеб стоял не скошенный, не обмолоченный, не было достаточно ни тягловой, ни человеческой силы. Обмолоченный хлеб свозили к элеваторам, а там, где их не было, свозили прямо к железнодорожным станциям и ссыпали прямо у железнодорожного полотна на землю под открытым небом, здесь он лежал до самой глубокой осени, гнил, прорастал под осенним дождем.
Я помню, как проезжая из Геническа до Мелитополя, я плакала, глядя на эти жуткие штабеля насыпанной под открытым небом пшеницы, от которых шел пар, и мой сосед грустно сказал: «Горит пшеница… Горит… Яйцо положи — сварится». И это было на Украине, и в то время, когда хлеб уже был дороже золота. Я никак не могла понять — что, наше правительство ослепло, не понимает, не видит, что происходит?
А вот, например, закон, изданный 7 августа 1932 г., «О борьбе с хищением и охране социалистической собственности», по которому нельзя было подбирать даже колоски, оброненные по дороге или оставшиеся после уборки урожая в поле, за это можно было получить 10 лет или ссылку в лагеря. Более циничного и преступного приказа нельзя было издать при здравом уме. Что же, в правительстве все с ума сошли?!
И к ответственности была привлечена женщина, которая приказ этот, по-видимому, и в глаза не видела, а просто шла с поля, подбирала упавшие по дороге колоски пшеницы, растирала их руками и, сдунув с них полову, зерна собирала в фартук. И вот за собранное таким путем полкило зерна получила 10 лет лагерей. Детишки также не имели право собирать колоски в поле или выкапывать мерзлую картошку из под снега, а в это время собранные овощи, для которых не было транспорта отвезти в город или тары для хранения, на глазах у колхозников погибали, а колхозники, на основании этого идиотского закона, не имели права взять даже один огурец из этого гниющего имущества, принадлежавшего колхозу. Вот скажите, пожалуйста, кто может и кто должен полюбить эту сталинскую власть?! И идея тех, кто издавал и кто поощрял издание этих законов и заключалась в том, чтобы вызвать ненависть народа к этой власти.
Я помню, как дедушка с неугасимым юмором рассказывал:
— Зима была суровая, а топить нечем, заболела бабушка. Вот я и решил: была не была, пойду в поле набрать соломы (колхозная солома после молотьбы оставалась в поле) и хоть воды горячей вскипятить. Иду обратно, тащу эту солому и жизнь проклинаю, а навстречу мне председатель колхоза:
— Ты что же несешь, Иван Семенович?
— Разве не видишь, помидоры.
— Не помидоры, а солому.
— Так чего же ты спрашиваешь?
— А за расхищение государственной собственности!
— А по твоему что, люди это что, не государственная собственность, пусть, значить, замерзают?
До такого абсурда доходила жизнь.
Я любила, когда выступал Н. И. Бухарин:
— Обогащайтесь, накапливайте, развивайте свое хозяйство. Только идиоты могут говорить, что у нас всегда должна быть беднота, мы должны теперь вести такую политику, в результате которой у нас беднота исчезла бы.
Поистине золотые слова.
Как можно было опираться на бедноту и душить тех, кто, тяжело работая, кормил всю страну и эту бедноту. А бедноте, как предлагал Бухарин, надо было помочь разбогатеть, организовав для них колхозы и совхозы и предоставив им займы и всевозможные льготы в такой степени, чтобы они не только поднялись до уровня «кулаков», но даже превзошли их. А все так называемые «кулацкие» хозяйства надо было оставить в покое, пусть даже под контролем государства.
Так была «убита курица, несущая золотые яйца», по выражению Н. И. Бухарина.
А со всех сторон уже шли тревожные вести: помираем от голода…
Преданность и предательство
Воскресший Азеф
АЗЕФ — (это имя — синоним предательства) это тот тип, который в течение 15 лет, в конце девятнадцатого и начале двадцатого столетия был главой сильной, жестокой, страшной и самой беспощадной террористической организации ЭСЕРОВ. На счету этой организации не только убийство министра внутренних дел В. К. Плеве и великого князя Сергея Александровича, а многих, многих других. И одновременно он же был в течение этих 15 лет активным агентом царской полиции.
Но самым невероятным было то, что этому предателю, провокатору настолько глубоко верили и доверяли все члены этой организации, что привлекли к суду за клевету не провокатора, а того человека, кто разоблачил его.
Так же и в отношении Сталина, я где-то прочитала, что в старых дореволюционных полицейских архивах кто-то нашел контракт с фотографией и несколькими доносами И. В. Джугашвили, и что вот этот самый И. В. Джугашвили был провокатором и работал на царскую разведку. Тогда мне это показалось это чудовищным и неправдоподобным.
Но теперь мне кажется вполне возможным, что этот Сталин, а прежде И. В. Джугашвили, будучи в прошлом тайным агентом полиции (трудно в это поверить? — но это ведь факт), так же крепко захватил власть в свои руки, стал самым жестоким террористом. И якобы стараясь изо всех сил уничтожить всех врагов партии, хочет показать всем, что он один является самым правоверным коммунистом и все те, кто не с ним, «враги народа» и должны быть ликвидированы. И поэтому настойчиво, упорно и методично, без передышки, начал убирать всех со своего пути, отправляя на расстрел одного за другим, не успев еще даже дочитать им приговор. Ведь стоит только взглянуть на списки тех, кого он оставил в живых, чтобы ясно было, что не о компартии он беспокоился, а о том, кем ему было легче и проще манипулировать.