Однажды орел…

Майрер Энтон

— Да, я понимаю.

Они не спеша шли по красивой широкой улице, мимо домов с причудливыми, увитыми виноградными лозами металлическими решетками и балконами второго этажа. На улице резвились дети; один из них, виляя из стороны в сторону, ехал на трофейном японском велосипеде; неистово кудахтая и поднимая облака пыли, от него во все стороны разлетались куры. Величавой и грациозной походкой, неся большие тыквенные сосуды на голове, прошли две женщины, одетые в яркие юбки с полосами красного, зеленого и желтого цвета. Неужели так было лучше? Спасти небольшой город, несмотря на то что это означало гибель для многих американских солдат? Нет, это было вовсе не лучшим решением. Это было куплено ценою нарушения слова, а если доверие подорвано, если человек изменил своему слову, своему обещанию, то полагаться на что-нибудь в этом мире просто

невозможно.

— Теперь на очереди остров Себу, — весело сказал Рэндолл, щурясь от солнца. — Потом Панай и Замбоанга. Вероятно, как раз к тому времени, когда начнется знаменитый сезон дождей. Здесь льет больше, чем на Лейте и Лусоне. Бобби Блейк только что прибыл из района Лингаена; рассказывает, что они живут там… как скот… Есть одно явное преимущество в блицзахвате городов: квартиры и офицерские клубы готовы к немедленному приему гостей.

Шифкин внезапно остановился и повернул назад, в направлении гавани.

— Куда? Что ты еще намерен выкинуть? — обеспокоенно спросил Мид.

— Я вернусь примерно через час. У меня есть небольшое поручение, которое я должен выполнить в госпитале.

— Не ввязывайся больше в неприятности, — предупредил его Мид. — Это тебе не Европейский театр военных действий. Здесь Тихий океан.

— Я начинаю понимать это.

— Вот что я скажу тебе, Шиф! — бросил вслед ему Рэндолл, даже не скрывая злобной усмешки. — Не лучше ли тебе направиться завтра рысцой к Мессенджейлу, чтобы принести ему свои извинения? Ты можешь объяснить это тем, что после пребывании в боевой обстановке у тебя сдали нервы. Скажи ему, что ты потерял голову после приступа тропической лихорадки и не сознавал, что делаешь.

— Великолепная идея! — Шифкин обернулся и посмотрел на обоих собеседников, которые в замешательстве удивленно уставились на него. — Возможно, приступ тропической лихорадки как раз сейчас-то и начинается.

* * *

— Вот это штопка предстоит! — сердито проворчал доктор Тервиллигер, осматривая своими выпуклыми глазами покрытые струпьями сочащиеся раны. — Ничего, ничего. Вы крепкий шельмец, Дэмон. Даже несмотря на то что являетесь чемпионом мира среди проклятых богом дураков. — Он взял зонд, похожий на миниатюрное копье с крошечной булавой на рабочем конце, и снова склонился над Дэмоном. — Три дырки! Этот японец либо был очень метким стрелком, в чем я склонен усомниться, либо он должен был находиться не более чем в десяти футах, когда решил отправить вас на тот свет.

Дэмон, тяжело дыша через нос, ничего не ответил.

— О, да это осколок ручной гранаты! — продолжал Тервиллигер. — Кусок железного лома от строительной балки из Чикаго, ржавевшей себе многие годы где-то там, на свалке, в Саут-Гейри, в Индиане… Однако хитрые япошки знали, как его использовать. — Он передал зонд медицинской сестре Юнис Хоган, высокой приятной на вид девушке с медно-красными волосами, и выбрал другой; Дэмон тем временем открыл глаза и вздохнул. — Конечно, на выздоровление потребуется время. Лопатка задета, трапециевидная мышца — одни ошметки. Не думайте, что все это срастется за пять минут, как у девятнадцатилетнего.

— А я вовсе и не думаю этого, — ответил Дэмон, наблюдая, как Тервиллигер, снова взяв зонд, наклонился над его грудью.

— Слава богу, хоть на этот раз вы не думаете, — проворчал Тервиллигер, осматривая рану и осторожно вводя в нее зонд. — Когда вы, черт возьми, прекратите строить из себя Густава Адольфа? [86] — спросил он, извлекая из раны острый кусочек старого железа. — Тяжело дыша, Дэмон откинулся на подушку; с его лба в бровей скатывались крупные капли пота. — Да, — продолжал бормотать Тервиллигер, — хорошего здесь мало. Вам следует отправиться домой, старый вояка. С вас достаточно, понимаете? Б следующий раз я вообще откажусь штопать вас…

86

Шведский король, известный полководец XVII века. — Прим. ред.

* * *

После ухода Твикера Дэмона охватило гнетущее чувство одиночества. В госпитальной палатке на острове Бабуян, где он лежал вместе со всеми другими, он чувствовал себя намного лучше.

Теперь, оставшись в небольшой палате один («Я подвергся сегрегации», —

подумал он, криво усмехнувшись), в госпитале, в который были превращены старые испанские казармы в Рейна-Бланке, прикованный к постели болью, он терпеливо лежал, дремал, смотрел в потолок, отгоняя мысли о последних тридцати днях и ночах. Он старательно отбрасывал прочь встававшие перед главами картины недавних событий и сосредоточивал свое внимание на давно минувших днях в Уолл-Уитмене, на танцевальных вечерах, пикниках и церковных ужинах, вспоминал лица, голоса, жесты школьных друзей, или взрослых, или девушек. Но неизбежно, с неторопливой настойчивостью, подобно смене прилива отливом, в его голове всплывали воспоминания о форте Беннинг, или о Дормере, или о Лусоне, а потом появлялись неясные, расплывчатые, ускользающие обрывки мыслей о боевых делах или о вечерах, проведенных в кругу семьи, и виделось милое худое лицо с острым носиком и быстрыми сверкающими озорными глазами. Тогда невольно его собственные глаза наполнялись слезами, ив порыве ярости и стыда он комкал простыни здоровой рукой. Ему ни за что не следовало соглашаться на этот охват флангом, ни за что! Он знал, что это ошибочный маневр. Ему надо было отказаться, категорически… Но тогда Мессенджейл назначил бы Райтауэра и все равно пошел бы напролом. И солдаты дивизии не дрались бы под командованием Райтауэра так, как дрались с ним: они были бы отбиты, захлестнуты, рассеяны я отброшены. Мурасе вышел бы на плацдарм высадки, повернул бы во фланг Бопре и, выжигая и разрушая все на своем пути, проливая потоки крови, прошел бы по их тылам до самого мыса Фаспи…

Но тогда, возможно, и Бен отказался бы. В таком случае…

Дэмон закрыл глаза. Так много чудесных людей погибло. Так много! Баучер, Джексон, Фромен, Станкула, Каваллон, Доухерти, Родригес — все «неукротимые» ветераны того памятного ночного боя на реке. Джо Брэнд и Гарри Притчард, Рей Фелтнер тяжело ранен гранатой; если он выживет, то наверняка не будет больше мужчиной. Том Сполдинг потерял ногу. Винни де Луке попало в обе ноги, а у Джека Макговерна обожжены лицо и горло. Левинсон, Лилджи, Госталс погибли. Дивизии больше не существует. Немногие оставшиеся в живых заходили к нему под тем или иным предлогом, напряженные и внимательные, сидели на стульях у его койки. Но им почти не о чем было говорить. Дивизии больше не было, и они сознавали это: осталась небольшая кучка упавших духом, измотанных, бывалых солдат, и ничто не могло изменить этого факта. Какие это были ребята. Как много он с ними прошел! И кончить подобным образом… А главное — Бен…

Послышался шум, потом быстрые шаги. Дэмон открыл глаза. Неужели он заснул? В ногах возле койки стоял, внимательно всматриваясь в его лицо, Котни Мессенджейл. С ним никого не было. Когда он подошел? От неожиданности Дэмон моргнул несколько раз и бросил на командира корпуса злой взгляд.

— Ну, как дела, Сэмюел?

— Не могу пожаловаться, — ответил Дэмон после короткого молчания. — Впрочем, мог бы, да боюсь, что Твикер не обратит на это внимания.

— Да, Тервиллигер беспощаден, правда? Только что я говорил с ним о вас: его беспокоит навязчивая мысль, что вы почти израсходовали отведенный вам судьбой запас удачи. Я ответил ему: «Audentes fortuna juvat», [87] но он мгновенно парировал «Бен Джонсон говорит, что фортуна улыбается только дуракам, генерал» — и улыбнулся мне своей сатанинской улыбкой. Однако, скажу я вам, мы здесь становимся поразительно культурными: еще немного, и мы станем писать сонеты на латыни и изъясняться ямбом. — Он развернул складной брезентовый стул спинкой вперед и легко уселся на него верхом. — Я собирался зайти раньше, да все мешали дела. Ну хорошо, как же они лечат вас здесь?

87

Фортуна улыбается удачливым ( лат.).

Дэмон махнул здоровой рукой.

— Как видите. — Он вытащил сигарету из пачки, лежавшей, рядом с кроватью, и прикурил ее от серебряной зажигалки, принадлежавшей Бену: присевшая в пламени саламандра дерзко высунула свой язычок, ее перепончатые лапки вцепились в меч. Командир корпуса посмотрел на зажигалку и отвел глаза в сторону. «Он пришел один, — подумал Дэмон. — Впервые после Лусона я вижу его с глазу на глаз».

— Как идет операция? — вяло спросил Дэмон.