Однажды орел…
Шрифт:
— Да, я готов подписаться под вашими словами, — сказал француз.
Томми посмотрела на него вопросительно.
— Ну, а что же вы? Неужели вы не захотели… не знаю, как и сказать… не захотели вскрыть это дело, разнести все в пух и прах?
— Клянусь, я хотел, Томми. Я спорил с Сэмом, но он принял решение, а вы знаете, какой он. Если решит что-нибудь…
— Да, знаю.
— Сам бог не сумел бы этого изменить. Как Сэм пожелал, так и было сделано. Так вот, пятьдесят пятая дивизия была отмечена в приказе верховного главнокомандующего. Сэм заключал сделку с нашим знакомым:
— Но ведь они погибли! — взорвалась Томми. — Все его друзья…
— В этой сделке не было никакого обмана, — вспыхнул француз. — Неужели вы хоть на миг можете допустить, что Сэм не знал этого? Но вслед за погибшими шло много других несчастных парней, а грязная война должна была продолжаться, разве нет? Не будьте же, черт возьми, такой глупой святошей…
Томми сжала рукой колено.
— Я не святоша, — мягко сказала она, — извините, Бопре. Я не то хотела сказать. — Помолчав, она добавила: — Так вот почему он не хочет носить значок отличившейся части.
Рассерженный француз уставился на потолок.
— Слава богу, хоть теперь-то вы понимаете.
В разговорах с Сэмом она никогда больше не касалась этой темы. Она лишь догадывалась, какая страшная борьба происходила в его душе, какое жгучее унижение он должен был испытывать, вступая в эту сделку. Поразительно! Он всегда был прав в своих суждениях о Мессенджейле. Несмотря на эксцентричность и непопулярность его поступков, Сэм оказывался прав в большинстве случаев. Томми вспомнила один из вечеров в клубе в форту Орд, когда во время ажиотажа вокруг формирования негритянских дивизий Мори Одом сказал:
— Сэм, ты не хуже меня знаешь, что я не имею расовых предрассудков. Но достойный сожаления факт состоит в том, что негр просто не может соображать достаточно быстро, чтобы хорошо воевать.
— Генри Армстронг и Рей Робинсон, кажется, прекрасно справляются, — парировал Дэмон, улыбаясь.
— О, разумеется, профессиональный бокс! Но я говорю о способности быстро реагировать на неожиданности. Ты никогда с неграми не работал, Сэм. Поговори с Джеффом Баркером, он занимается здесь неграми. В казармах грязь, все вверх дном, автоматы заржавели, а грузовики… господи боже, что там только творится!
— Может быть, они считают, что им совершенно безразлично, следить за своей амуницией или нет.
— Что ты говоришь? В армии они или не в армии? Само собой разумеется, что они обязаны заботиться о своем снаряжении, как и все другие.
Дэмон поудобнее устроился в кресле.
— Я хотел сказать, может быть, если к неграм относились бы как к равным, действительно как к равным, их отношение к службе изменилось бы.
— О, брось, Сэм! — вмешался с манерной медлительностью Джим Рэвинел. — С негром нельзя обращаться как с равным но той простой причине, что он таковым не является. Не был таковым и никогда не будет. Череп негра имеет другую форму, мозг негра меньше мозга белого, негр — это представитель низшей расы. Не знаю, хорошо это или плохо, или вовсе не имеет значения, но факт остается фактом.
— Я очень в этом сомневаюсь, — сказал Дэмон, и Томми заметила,
— Прямо беда с тобой, Сэм, ты просто мечтатель, — заметил Мори. — Скажи откровенно, подчинился бы ты приказам темнокожего офицера?
Дэмон посмотрел на него с изумлением.
— Разумеется, подчинился бы. И ты подчинился бы, и Джим тоже.
— Никогда! — воскликнул Рэвинел. Его красивое лицо исказилось, глаза сузились. — Никогда! Да я лучше уйду в отставку, чем подчинюсь приказу черного!..
— Почему? — спросил Сэм. — Давайте взглянем на вещи реалистически. Нам всем приходилось служить в подчинении законченных, отъявленных сукиных сынов, неучей, идиотов, садистов и бог знает кого еще. Они приказывали нам, и мы подчинялись. Какая же разница? Как хороший солдат, вы…
— Это никоим образом не касается службы, — произнес Рэвинел ледяным тоном. — Это нечто совершенно иное. Если ты не в состоянии понять этого, мои объяснения бесполезны.
В углу, где они сидели, стало тихо и неуютно. Томми сделала Сэму сердитый знак глазами, но он продолжал спокойно:
— Мы должны прийти к этому, джентльмены, независимо от того, как каждый из нас смотрит на это. Рано или поздно, но это должно произойти, ибо только таким путем мы приблизимся к той великой демократии, какой мы любим называть нашу страну. И армия — самое подходящее месте, чтобы начать.
— Господи, да почему? — сварливо спросил Мори.
— Потому, что все мы, военные, делаем вещи, которые нам И правятся. Но имя службы. Постоянно. Потому, что нас приучили уважать принцип больше личности, а чин — больше недостатков. И если придет приказ из управления генерал-адъютанта в Вашингтоне, в котором будет сказано: «Вы должны сделать то-то и то-то, независимо от ваших личных мнений по данному вопросу», мы подчинимся этому приказу. Вполне вероятно, что как раз мы-то и выполним этот приказ лучше других.
— Должен вам сказать, я надеюсь и молюсь, чтобы этот день никогда не наступил, — возразил Джим Рэвинел и осушил свой стакан…
«И Сэм оказался прав. Такой день все же настал, — думала теперь Томми, глядя на скользившие по вершинам сосен разорванные облачка тумана. — Приказ из управления генерал-адъютанта поступил-таки, и негры и белые спали в одних казармах, и белые служили в подчинении черных офицеров…»
Донесшийся из дома настойчивый протяжный телефонный звонок вернул Томми к мягкому солнечному свету и монотонному огайскому выговору Гертруды Вудрафф. Тяжело вздохнув, Томми начала подниматься с кресла, но увидела Сэма в грязной рабочей рубахе, идущего через кухню.
— Я послушаю! — крикнул он.
Кивнув ему в знак согласия, Томми снова уселась в кресло.
— Ну, мне пора, — заявила Гертруда. — Пошли, Жанна.
— Куда вы торопитесь? — спросила Томми. — Какие-нибудь особые дела?
— Никаких особых, в этом-то все и несчастье. Прачечная да письма. Да еще сад. Обычные занятия старой глупой бабы… Я толстею, — прибавила Гертруда и нажала на выпирающий под блузкой живот. — Полюбуйтесь. Мне надо с этим что-то делать.