Однажды в СССР
Шрифт:
– Конечно. Шикарный дом – лучший в районе.
Он ответил безо всякого энтузиазма, и Зина удивлённо посмотрела на него – она была уверена, что эта тема для него в приоритете. Так оно и было ещё совсем недавно – Катя мечтала остаться в своём районе и слышать не хотела ни о каком Сабурово. Это вообще где? За МКАД, что ли? Или в Пензе? Её не интересовало, каких трудов и денег ему стоило заполучить пай на трёхкомнатную квартиру улучшенной планировки в новом кооперативе для передовиков производства одного из известнейших заводов страны. Комсомольский лидер этого промышленного гиганта расстался со своей мечтой за очень кругленькую сумму, справедливо рассудив, что решит свой жилищный вопрос, когда перейдёт
– Готовы меняться. Хотят доплату, – она понизила голос, – тысячу долларов. Это немного, она говорит, там ремонт шикарный. Я уже позвонила Аркаше, он сказал, что по четыре пятьдесят тысячу сделает. Но если ты сам подъедешь, может, и дешевле договоришься. Ты умеешь убеждать людей, – тут она прыснула в ладонь, – только надо торопиться. Это еврейская семья, они в Израиль уезжают и ждут вызова вот-вот. Их потому кооператив интересует, что они надеются ещё и пай продать. Могут рояль оставить какой-то антикварный за отдельные деньги – твоя вроде школу музыкальную окончила? – Зина недолюбливала Катю и обычно говорила о ней с ехидцей, но не в этот раз. – Кстати, она тоже звонила, сказала, чтобы ты набрал, как появишься. Голос расстроенный, наверное, опять с мамашей поцапалась.
Ромка только вздохнул. Сколько же людей пострадает от одного его решения. Причём людей близких. Самых близких. Он снял телефонную трубку и набрал до боли знакомый номер:
– Привет! Хорошо, понял. Буду через двадцать минут, – и положил трубку, тоскливо глядя в темноту за окном.
Зина встрепенулась:
– Куда намылился? Поешь хоть! С утра же крошки во рту не было. Подождёт, ничё с ней не случится. Я суп гороховый сварила, твой любимый. Мяса с картошкой натушила.
Зине было за сорок. Своих детей у неё не было, и она относилась к Ромке как к сыну, по-матерински ревнуя его ко всем этим вертихвосткам.
– Нет, Зин, извини. Там правда что-то случилось. Поеду я. Вернусь – поем.
Вернулся он на удивление быстро. За время его отсутствия произошло из ряда вон выходящее событие, и Зина была вся как на иголках. Стоило ему открыть дверь её комнаты, как она уж было открыла рот – и осеклась. На Ромке не было лица. Она не видела его таким никогда, даже во время памятного комсомольского собрания, где его незаслуженно поносили на чём свет стоит. Она только охнула и, забыв про своё неотложное известие, тихонечко поинтересовалась:
– Все живы?
– Да. Все живы.
Он отвечал ровным бесстрастным голосом, и, зная его обычную эмоциональность, она только пуще заволновалась. Но у женщины всегда найдётся дело, которое поможет ей хоть ненадолго отвлечь себя и других от любых волнений в моменте, если все живы.
– Ну тогда иди мой руки – и за стол. Да захвати там на кухне кастрюлю с мясом. Чугунная, на крайней плите. А я суп наливаю.
Он молча развернулся и, двигаясь на автомате, отправился выполнять указание. Когда за ним закрылась дверь, она бессильно опустилась на стул.
– Что ж такое на нашу голову? Бросила она его, что ли? – посидела немного, собираясь с мыслями. – Так и хорошо бы. Лучше сейчас, чем потом. Перемучается – и пройдёт. Баба с возу – кобыле легче, – и, решив для себя проблему, захлопотала накрывать на стол.
Пока он сидел и механически ел, не чувствуя вкуса, она молча смотрела на него, подперев подбородок рукой и не нарушая процесса. Стоило ему отодвинуть пустую тарелку, тут же сообщила:
– Зуев звонил. Да, тот самый. Сказал, что ждёт тебя у себя, во сколько бы ты ни приехал. Сказал, кто старое помянет, тому глаз вон! Что дело срочное и лично для тебя очень важное. В общем, поезжай к нему, не мешкай!
У Ромки
По дороге он невольно прокручивал в голове разговор с Катей. Зина была права, та в очередной раз поругалась с матерью и была нервная и расстроенная. На сей раз мать перешла черту, обозвав её шлюхой и потребовав определиться: «Или я, или он!» Катя выбрала его и теперь хотела услышать от него не просто слова поддержки, а конкретику. Два месяца назад ей исполнилось восемнадцать, и он, поздравляя, сказал, что купил для них квартиру. Она сильно удивилась:
– Квартиры же не продаются!
– Всё в этом мире продаётся, кроме чести и любви. Это кооператив для передовиков производства и комсомольского актива завода ЗИЛ. Мне выделили пай, и я его выкупил.
– Но ты же не работаешь на ЗИЛе. Ты вообще теперь студент.
– А собрание кооператива решило, что я такой офигенный активист, что достоин жить в одном доме с ними.
Через неделю он подкатил к факультету на новенькой «семёрке», и все раскрыли рты. Вот вам и пензюк! После этого Катя перестала скрывать их отношения. Да и то, студент дневного, без пяти минут москвич с отдельной квартирой, катается на новенькой экспортной «семёрке», круче даже, чем у Пашки Воробьёва. Теперь его с удовольствием приглашали на сэйшены в Катину тусовку, а её подруги умирали от зависти. И первая – Дашка Колманович: «Я всегда говорила, что у Романова светлые мозги и он далеко пойдёт!» – а заодно строила ему глазки. Он сделал Кате предложение, и она согласилась, поставив только одно условие – чтобы он поменял Сабурово на «Университет». Оставалось только одно препятствие – её мама. Та и слышать ничего не хотела про замужество дочери с этим проходимцем беспородным. Откуда у него деньги, квартира, машина? «Ох, мама, мама, как же ты была права!» В этом Катя убедилась сегодня. Он в двух словах описал ей ситуацию, впервые рассказав, чем занимается, и, не удержавшись, зачем-то брякнул про только что появившийся вариант обмена.
Она долго молчала, а потом произнесла:
– Ну и подпиши эту бумажку. Это же формальность.
Он решил, что ослышался. Потом – что она не поняла, и начал снова растолковывать, что означает эта, как она выразилась, бумажка. Но она перебила его, истерично взвизгнув:
– Так ты хочешь всё отдать, жениться на мне, ни кола ни двора, и свалить в армию!
У него потемнело в глазах. Почему-то он был уверен в её поддержке, переживая только за то, как трудно ей придётся без него. Она ещё что-то кричала на удивление противным голосом, которого он никогда раньше не слышал, но смысл не доходил до него. И это было к лучшему, потому что проскакивающие выражения типа «сволочь неблагодарная» и «поматросил и бросил» не оставляли надежды на взаимопонимание. В конце концов он молча повернулся и пошёл к машине, а в спину ещё летело:
– Ну и проваливай, деревня недоделанная!
А вот и Октябрьская площадь – пустынная в столь поздний час. Магазин был уже закрыт, но он прошёл во двор и постучал в дверь чёрного входа. Открыл здоровый грузчик Ермолай, и он удивился, увидев, что и остальные грузчики на месте и все трезвые. «Машину с товаром ждут, что ли? Поздновато уже. Да и зачем столько народу?» Ермолай, видимо, был предупреждён, потому что молча посторонился, и Ромка прошёл в кабинет директора, откуда пробивался свет сквозь щель внизу.