Однажды вечером в Париже
Шрифт:
Внизу я написал свой телефон. Просунув письмо в щель черного металлического ящика, на котором значилась фамилия Дюпон, я отпустил его и прислушался к тихому шороху – письмо скользнуло на дно. И улыбнулся, довольный. Теперь надо было просто ждать.
Некоторое время спустя меня стали мучить сомнения: а не лучше бы я в тот день принял решение в духе юного Гёте – послушался первого побуждения своего сердца?
Примерно через час после того, как я, окрыленный надеждой, покинул дом на улице Бургонь, под старым каштаном прошел через двор человек, который наверняка бы сообразил, кому
Быть может…
17
Когда зазвонил телефон, я в тот же момент понял – она! В то утро я занимался составлением новой подборки фильмов для наших сред, для программы «Les Amours au Paradis». И поэтому пришел в кинотеатр пораньше. Посмотрел фильм, который последний раз видел давно, «Бенжамен, или Дневник девственника» с Катрин Денёв, и тут запиликала мелодия из «Третьего человека», я выбрал ее для звонка своего мобильника.
Чуть не опрокинув стакан с колой, я схватил телефон со столика в будке киномеханика, где в это время находился.
В трубке что-то шуршало.
– Это Мелани…
Сердце заколотилось как бешеное.
– Мелани! Наконец-то! – От волнения я охрип. – Это ты! – Господи, как же я обрадовался, услышав ее голос.
– А я говорю… с Аленом? – Голос в трубке звучал нерешительно. Мелодичный женский голос. И вроде бы… незнакомый? Странно. Но может быть, помехи, плохая связь?
– Да! Да, конечно. Это я, Ален. Ты получила мое письмо? Господи, как же я рад, что ты звонишь. А что с тобой случилось-то?
Долгая, долгая пауза. Я испугался. Видно, стряслось какое-то несчастье. Уж не скончалась ли старая тетушка?
– Мелани? У тебя такой странный голос. Ну что с тобой? Ты дома? Можно мне прийти?
– Ах, – вздохнули в трубке. – Да, я сразу подумала, что вышло недоразумение.
Я опешил. Недоразумение? Что значит недоразумение?
– Что такое?
– Я не Мелани.
Да что за чепуха! Это Мелани и это не Мелани? Я плотнее прижал трубку к уху, явственно чувствуя, что наш разговор сбивается в какую-то очень нежелательную сторону.
– Понимаете, я Мелани. Ну да, Мелани Дюпон. Но мы с вами незнакомы.
– Незнакомы… – повторил я ошеломленно.
– Сегодня утром я достала из ящика ваше письмо. Я не знаю, кто вы, Ален, но боюсь, вы перепутали меня с какой-то другой Мелани.
При каждом новом слове мое сердце ухало вниз. Я наконец осознал, что сразу показавшийся чужим звук ее голоса и в самом деле чужой и дело вовсе не в помехах или плохой связи. Просто это был не ее голос. Я это осознал, но не мог этому поверить.
– Но… ты… То есть вы… Вы… живете на улице Бургонь? И в дальнем от улицы крыле дома? Это ведь так?
– Да, – ответила другая Мелани. – Это так. Но мы с вами не назначали свидания. И никогда не целовались под каштаном во дворе. Я не знаю вас, Ален, и я сразу подумала, что письмо предназначено не мне. Вот и решила сказать вам об этом.
– О, да ведь это… ведь это… очень печально, – сказал я упавшим голосом.
– Да. – Она вздохнула. – Согласна с вами, печально. Я очень давно не получала подобных прекрасных писем. Пусть даже письмо адресовано было не мне…
Я пришел в себя лишь через несколько секунд. Мысли путались, я попытался внести в эту неразбериху хоть каплю ясности.
– Но должна же… должна же быть та Мелани. Я же проводил ее до дома, до двора. Мы попрощались. Она вошла в подъезд того корпуса, который в глубине, я видел это своими глазами. Я видел, как загорелся свет в окне, потом свет погас. Понимаете, я же не сумасшедший, – заключил я не слишком уверенно.
Эта Мелани молчала. Вероятно, подумала, что у меня не все в порядке с головой. Я и сам уже так думал. Наконец она сказала:
– Это и в самом деле очень странно.
– А вы не знаете, живет в доме еще одна Мелани?
– Не знаю. Мне в самом деле очень жаль.
Я несколько раз кивнул, плотно сжав губы.
Помолчав, я сказал:
– Что ж, примите мои извинения, мадам Дюпон. Я ошибся, вышла путаница. И большое вам спасибо, вы так быстро позвонили.
– Не за что, Ален, – ответила эта Мелани. – Называйте меня просто Мелани.
Что касается следующих дней, помню только, что я был точно в густом тумане. Звуки внешнего мира доходили до меня как сквозь вату, я очень неуверенно, словно ощупью, передвигался в кадрах своего коротенького кинофильма, финал которого невозможно было предугадать. Я не мог понять, чем я провинился, за что судьба сыграла со мной эту злую шутку. Еще трижды я побывал на улице Бургонь, надеясь напасть на след Мелани. Я ходил туда в разное время, вообразив, что от этого повысятся мои шансы на успех, но все было напрасно. Опять встретил мадам Бонне, видел угрюмого мсье Пеннека, а также его супругу – старую клячу с очень ухоженным лицом, высоко взбитыми желтыми волосами и всю увешанную золотыми украшениями, отчего она смахивала на рождественскую декоративную композицию где-нибудь в витрине «Прентам». Даже мадам Дюпон, то есть «другую Мелани», я встретил как-то раз возле почтовых ящиков. Она оказалась очаровательной дамой лет сорока с коротко подстриженными пепельными волосами и меланхолическим взором. Я представился. Она обрадовалась мне как старому знакомому, а прощаясь, обещала как-нибудь прийти в «Синема парадиз».
Мадемуазель Леблан, ночная бабочка, разбивающая мужские сердца, где-то порхала. Ее сосед мсье Накамура, накупив подарков, улетел в родной Токио, на какое-то семейное торжество, – об этом сообщила мне, конечно же, мадам Бонне. Благородный мсье Монтабон, должно быть, покидал квартиру крайне редко, – во всяком случае, я его не видел.
Я звонил и в двери других жильцов, звонил даже в такие квартиры, окна которых выходили не во двор, а на улицу. Напрасный труд. Никто не мог мне помочь. Я вычеркнул последние фамилии из списка, который себе составил.
В конце концов я почувствовал, что скоро рехнусь и стану вроде того чокнутого старикана в стоптанных шлепанцах, который опять попался мне на глаза, когда я последний раз пришел на улицу Бургонь. Он брел согнувшись и, когда заметил меня, не останавливаясь, скривил губы в злобной ухмылке. «Дилетанты, все дилетанты», – буркнул он и плюнул на землю.
Непонятно, чем была вызвана его злость. Но что касается моей персоны, старик был абсолютно прав. Никогда в жизни я еще не чувствовал себя таким бездарным дилетантом, как в те дни. С этими горькими мыслями я пошел домой.