Одним ангелом меньше
Шрифт:
«Может, предпринять еще одну попытку?.. Может, все еще можно изменить?» — мысль была маленькой и нежной, как ручной доверчивый зверек. Она осторожно перебирала мягкие шелковистые волосы и словно плыла по волне удивительной печальной мелодии…
Телефонный звонок разорвал тишину. Разговор — обыденный, отрезвляющий…
«А ведь он женат, — подумала она. — И, кажется, не из тех, кто любит случайные приключения. Для него все это будет всерьез, а я ничего не смогу ему дать, только разрушу то, что он имеет…»
Женя смотрела из кухонного окна, как Иван бежит под дождем от подъезда к машине, и не замечала
«Я хотела бы, чтобы сегодняшнего дня не было», — сказала она себе.
«Да?» — откликнулась, разбиваясь о воду, капля.
«Ну… наверно».
Такого с ней еще не было. Интересно, а как это: позволять любить себя? Она-то всегда была любящей стороной, жертвующей всю себя без оглядки, не претендующей на ответный порыв. Тот единственный раз, когда она пошла навстречу мужчине из дурацкого любопытства, — не в счет.
«Как странно… Как больно, милая, как странно…» — твердила она в такт падающим каплям. — И почему все складывается именно так? У него жена и ребенок. У меня… Тени на стекле… Горький дым воспоминаний…» — давно забытые стихотворные строчки выплывали из памяти одна за другой.
Выйдя из ванной, Женя включила в прихожей свет и встала перед большим зеркалом. От входной двери дуло, она плотнее завернулась в полотенце и поежилась. Расчесала волосы, высушила их феном. Вдруг, словно повинуясь какому-то внезапному порыву. Женя скинула полотенце и, дрожа от холода, стала внимательно разглядывать свое тело.
«Господи, и что он во мне нашел? — спрашивала она себя. — Ни кожи ни рожи. Тощее облезлое чучело. Со всех сторон доска, ноги — как палки, ребра торчат. Не женщина, а недоразумение».
Женя, хоть ей не раз говорили, что она очень милая и симпатичная, все равно считала себя невзрачной и непривлекательной. Неудивительно, что любой интерес со стороны мужского пола вызывал у нее недоумение. Она невольно искала какой-то подвох. Но сегодня… Иван был искренен, она чувствовала это. И все-таки… нет, он ей не нужен!
Однако какая-то ее частица противилась этому, не давала махнуть рукой и забыть.
Скорей бы лето! Уехать из города, куда-нибудь в лес. Где нет никого. Вдыхать сладкий запах нагретой солнцем хвои и смолы, смотреть, как играют на зеленом бархатном мху солнечные блики, слушать гул ветра в корабельных соснах…
Я знаю, меня ищут. И почему-то никак не могут найти. А я ведь даже не прячусь. Живу как живется. Никому и в голову не приходит, что я — убийца! Другие преступники мечутся, заметают следы — и их находят. Судят. Отправляют в колонию. Расстреливают. Или сейчас уже не расстреливают? Какая разница, пожизненное заключение — это еще страшнее.
А что сделают со мной, если все-таки найдут? До конца дней запрут в психушку? Кажется, сумасшедшие не сознают, что больны, считают себя здоровыми. Но что же тогда со мной? Разве это нормально: разговаривать с тенью мертвой женщины, знать, что Она хочет тебя уничтожить, искать повсюду похожих на Нее, чтобы убить и этим заставить тьму отступить?..
Я никогда не смогу избавиться от этого. Разве можно жить нормальной жизнью, отнимая жизни у других! Пусть они недостойны бытия. Но дало ли мне провидение право вершить их судьбу? Или мои действия преступны, и мне нет прощения? Не лучше ли умереть и разом покончить со всем этим кошмаром?
Умереть… Не так уж и сложно. Надо только решиться, преодолеть инстинкт, цепляющийся за существование, за возможность есть, спать, дышать и размножаться. Но умереть — значит сдаться. Признать свое поражение, свое полное ничтожество. Позволить Ладе торжествовать… Нет, только не это! Лучше я буду вспоминать Ее побелевшие от ужаса губы, широко раскрытые глаза, безумный взгляд, устремленный на мои руки, лихорадочный шепот: «Нет, прошу тебя, не надо!..»
Бобров был в ярости. Подобные вспышки случались так часто и проходили так быстро, что это давно уже никого не пугало. Но сейчас все было гораздо серьезнее. Костик опасливо примостился в уголке, и, хотя вины за собой не чувствовал, ему было не по себе. Ждали Ивана.
Павел Петрович молчал, постукивая пальцами по краю стола, на котором красовалась яркая газетка с откровенным названием «Вечерний бульвар». Нелюбовь начальника к желтой прессе была общеизвестна. Любой, попавшийся на сотрудничестве с подобным изданием, мог гарантированно считать себя выставленным за дверь. Например, как не прошедший аттестацию.
Наконец дверь открылась. Сидящие за столом сотрудники отдела подобрались, как перед прыжком.
— Можно? — спросил Иван.
— Заходи, заходи, — ласково ответил Бобров. — Присаживайся! Ну что, золотые мои? Зачитать вам? Или так обойдемся?
Он раскрыл газету и продемонстрировал красочный разворот: большая цветная фотография лежащей в луже крови женщины и броский ярко-красный заголовок: «Новый Дракула, или Смерть в лифте». У Ивана противно взмокли ладони. Все дозволенное уже было показано и напечатано, четыре строчки петитом — как говорится, по горячим следам.
— Нет, я вам все-таки зачитаю… отдельные пассажи: «Вампир, поигрывая скальпелем, ворвался в подъезд за несчастной женщиной», «Обезумевший от горя жених томился в камере, набитой ворами и убийцами», «Беспомощный следователь Ч. слепо метался от одного подозреваемого к другому». Хватит или еще? Интересно, а почему здесь не упоминается о майоре Л. и старшем лейтенанте М.? Я еще и еще раз повторяю — всем! И в последний раз. Все контакты с общественностью — только через пресс-центр и с моего благословения.
— Можно? — проглотив комок, Иван протянул руку за газетой.
— Да, пожалуйста!
Первое, что бросилось в глаза, была подпись под статьей. Стас Цветков. С ума сойти! И пары дней не прошло, как Тамара-Таммеркырв рассказывала ему мрачную историю. Пару лет назад один незадачливый священник вдруг подался к сатанистам, но вскоре раскаялся и вернулся в лоно церкви. Тут-то его и разыскал бульварный журналист Стас Цветков — фамилию Иван запомнил хорошо. Цветков клятвенно обещал никоим образом не намекать в своей статье на источник информации, но клятву свою, разумеется, не сдержал: история о попе-сатанисте была слишком лакомым куском, чтобы от нее отказаться. Отца Петра убили зверски. Тамара сказала, что даже видавших виды судмедэкспертов рвало, как беременных женщин…