Одноглазый Сильвер, страшный разбойник с острова Фельсланда(Повесть)
Шрифт:
— Любезная соседка, что же с вами все-таки случилось? — участливо спросила жаба Порру, стараясь вовлечь Мику-Паку в приятную вечернюю беседу. Но ее прекрасные глаза смотрели на соседку и на весь мир равнодушно, лошадка даже не двигалась. Лошадка Мику-Пака с каждым днем все больше страдала комплексом неполноценности.
Противная болезнь, надо сказать, была не случайной. Добрый конек был и в самом деле забыт и заброшен.
Катрианна, которая, пока у нее не было лошадки, ужасно любила ездить верхом, теперь совершенно забросила
— Это все потому, что я деревянная лошадь! — упрямо твердила Мику-Пака, и ей становилось ужасно жаль себя. — Именно поэтому они не обращают на меня никакого внимания. Меня мог бы любить только тот, кто сам произошел от дерева. — И она дала себе слово, что никогда в жизни не будет общаться с жабой Порру, которая была рождена жабой, была совсем иного происхождения и другой души, и наверное, только из холодной вежливости пытается делать вид, что уважает Мику-Паку.
— Послушай, Мику! — сказал господин Белопуз.
Мику-Пака и ухом не повела.
— Послушай, Мику! — сказал господин Белопуз.
Мику-Пака и ухом не повела.
— Послушай, Мику! — сказал господин Белопуз. — Смотрю я на тебя и вижу, что ты очень одинока.
Как Мику-Пака ни сдерживалась, все же этот разговор тронул ее душу. Она кивнула.
— Да! — сказал Белопуз. — Это нехорошо — всегда быть одной.
Оба они долго обдумывали эти слова.
— Я нахожу, — сказал Белопуз, — что мне следует позаботиться об обществе для тебя.
Мику-Пака слегка приподняла морду, и в ее глазах засветился робкий отблеск надежды.
— Да! — сказал Белопуз и снова погрузился в раздумье.
— Видишь ли, Мику, — сказал он. — Мое общество — это воспоминания и кот. Тебе это не подходит. Тебе нужна бы другая лошадь. Но что скажет Марианна, если вы вдвоем будете рыть у крыльца землю?
Он вопросительно посмотрел в глаза Мику.
— Ах, вот как — быть может, ты хочешь сказать: мы не будем рыть землю! Но, милочка, что же вы за лошади, если не будете рыть землю?! Конечно, вы будете ее рыть!
Огонек в глазах Мику-Паки погас, и она опять понурила голову.
— Видишь ли, Мику, — сказал Белопуз. — Дело еще и в том, что я, пожалуй, смог бы сделать лошадку.
Но я вот что подумал — что если смастерить домового тебе, да и мне для развлечения?
— Конечно, — рассуждал он дальше, — эти типы большей частью скачут верхом на метле, но я и об этом подумал. Метлу мы для этого приспосабливать не будем. Зачем метла, если он сможет кататься на тебе и быть тебе компаньоном?! Если бы я был лошадью, как ты, Мику, и если бы мне понравилось такое предложение, то в знак согласия я бы наверняка тихонько заржал.
— Иго-го-го, — заржала Мику-Пака и, вопреки своим принципам, среди бела дня стала рыть копытом землю.
— Ну
Метлу, как и было обещано, Белопуз для туловища домового использовать не стал. В углу сеновала он нашел деревянный шест — получился прекрасный позвоночник. Из хомута он смастерил крепкие, кривые ноги, из старого решета объемистый живот, а для рук прекрасно подошло коромысло.
Дно можжевеловой бочки превратилось в голову домового Тыну. К ней Белопуз прибил глаза из блесен, нос и уши из пробки, черные брови вырезал из старого голенища, усы сделал из конского хвоста, а рот из кусочка красного бархата. Из морковно-красной нечесаной шерсти сделал растрепанную гриву. А раз уж домовые так ужасно любят блестящие вещи, то Белопуз снизошел к слабостям своего творения и повесил на левое ухо Тыну белый фарфоровый изолятор от антенны, а к нему приспособил медное кольцо от керосиновой лампы.
Творец окинул свое создание оценивающим взглядом. И пришел к выводу, что домовой выглядел во всех отношениях очень мужественным. Особенно сатанинское выражение лицу Тыну придавали слегка косящие глаза. Но Белопуз решил, что все-таки чего-то не хватает. Хорошенько подумав, он прикрепил к нижнему концу позвоночника пол лошадиного хвоста.
— Ну, теперь у тебя все как надо! — удовлетворенно заметил мастер. И тут же почесал затылок.
— Ах вот как? Ай-ай-ай! — сказал Белопуз. — Как же я упустил такое существенное обстоятельство: для сотворения души необходима кровь черного петуха! А я здесь на Фельсланде и белых-то петухов не видал — ай-ай-ай!
Взвесив вопрос со всех сторон, мастер по производству домовых разрешил проблему с помощью спиннинга.
Незадолго до полуночи господин Белопуз, перекинув через плечо жаждавшее души тело Тыну, зашагал по Чертову сосняку к берегу. Здесь он положил окоченелое тело Тыну посреди развилки. Яркий свет полной луны разрисовал лицо домового резкими тенями, в прибрежных камышах возились птицы, а в чернеющих деревьях шелестел ветер. Белопуз присел около домового на корточки. Трижды плюнув через левое плечо, он вложил в деревянную грудь Тыну еще трепетавшее щучье сердце и окропил свое творение тремя каплями щучьей крови.
В ту минуту, когда все стенные часы на Фельсланде били полночь, господин Белопуз устремил свой гипнотизирующий взор в косые глаза домового Тыну.
— Урла-пурла-муракан, курла-вурла-таракан, — произнес Белопуз замогильным голосом.
— Во имя серного чада, во имя щучьей крови, во имя третьих петухов — стань домовым!
И тут же домовой Тыну с грохотом вскочил на ноги.
— Куда прикажешь, хозяин? — пророкотал он поразительно хриплым и грубым голосом.
Белопуз медленно встал. Что скрывать — он был немножко потрясен своим творением.