Одноклассники smerti
Шрифт:
— Ну, козел! Что творит, изверг! Погибла моя квартира! — запричитал за его спиной сосед.
А Дима, не заботясь о Надькином недавнем подарке — роскошных пушистых тапочках, — ринулся внутрь. И нашел Степана в переполненной, вода хлещет через край, ванне.
Тот лежал недвижим, глаза бездумно уставились в потолок, правая рука сведена судорогой и вцепилась в кромку. А на полу в водовороте воды колышется полупустая бутылка.
Дима, пораженный, застыл на пороге.
А Петрович за его спиной философски протянул:
— Да-а… Хрена я теперь с него за ремонт стрясу…
Надя
Версия,
Надя считала, что это ерунда полная. Она, конечно, не судмедэксперт, но медициной интересовалась. И прекрасно знала, что даже самый ядреный суррогат убивает человека небыстро. Сначала общая слабость, потом — «мушки» перед глазами, перебои в сердечной деятельности и лишь через несколько часов судороги и остановка дыхания. Но в два часа ночи Степка был абсолютно здоровым и трезвым, а в пять вдруг немыслимо, безнадежно мертв. И при чем здесь спиртное?! Ведь даже в лихие девяностые подделки под «Рояль» так быстро не убивали!
— Я тоже пытался им втолковать, что вряд ли Степа сам отравился, — поддержал ее Полуянов, — но они меня и слушать не стали. Сигналы, спрашивают, раньше поступали, что в квартире притон? Поступали. В отделение в нетрезвом состоянии гражданин Ивасюхин доставлялся? Доставлялся. С разной рванью по подворотням пил? Пил. Вот мы и делаем выводы. И повод у него был: только вчера из СИЗО освободился. Вернулся домой, решил отметить, а на хорошее бухло денег не хватило. Все, мол, абсолютно логично.
— Но Степка ведь не собирался вчера пить! Говорил, что устал и мечтает только до постели добраться! — выкрикнула Надежда.
— Алкоголикам верить нельзя, — пожал плечами Полуянов.
Спокойно встретил гневный взгляд подруги и пояснил:
— Это мне менты так сказали.
— Но ты-то понимаешь, что он не пил! Тем более — в ванной! И какой-то суррогат! — продолжала возмущаться девушка.
— Ну я, в отличие от тебя, с привычками Ивасюхина не знаком… Да еще в подробностях… — пожал плечами журналист. И поспешно, едва взглянув на наливающуюся багрянцем Надежду, прижал палец к губам: — Все-все. Успокойся. Согласен, что Степан не мог. Верю. Более того — я уже Митьке позвонил. Ну, тому оперу, что дело о смерти Коренковой ведет. Из постели его выдернул. — Дима взглянул на часы и поспешно встал: — Уже опаздываю. Мы с ним через сорок минут в отделении встречаемся.
— И о чем ты будешь с ним говорить? — требовательно поинтересовалась Надежда.
Полуянов вздохнул:
— Пока не решил. Выскажу, наверно, наши подозрения в адрес Сладковой… Пусть проверят: не она ли сегодня ночью у Степана побывала?
Но уверенности в его голосе не было.
— Ты же вчера утверждал, что убийца — она, — напомнила Надя.
— А вот сейчас сомневаюсь, — признался Дима. — Да и как ты себе это представляешь? Она что, на своих каблуках к Степану среди ночи явилась с паленой водкой? Давай, мол, махнем, одноклассничек?
— Мы ведь знаем, что Людка не сама убивает. Дала своему наемнику задание… — возразила подруга.
— Когда успела?! Степана освободили утром. Людмила об этом узнала от тебя…
— Из больницы она
— А по-моему, не до того ей вчера было, чтобы задания раздавать, — возразил Дима. — Не помнишь, она ведь без ключей осталась? Ей наверняка пришлось квартиру взламывать, замки менять!..
— Ну, может, она раньше задание дала, — не сдавалась Надя. — Сразу, как вышла из больницы. Еще до того, как обнаружила пропажу ключей.
— Короче, ты — за Сладкову, — внимательно взглянул на нее журналист.
— А знаешь… — протянула Надя. — На самом деле тоже уже нет…
— Почему? — он пытливо уставился на нее.
— Да потому! Со вчерашнего дня у меня одна пословица в голове вертится. Догадываешься, какая?
— Я, конечно, тебя близко знаю, но не до такой же степени, чтоб мысли твои читать!
— Лающая собака не кусается. Это, по-моему, как раз про Людку сказано… — задумчиво произнесла Надежда. — Вот лаяла она вчера, слюной брызгала, вся ненавистью сочилась. Ко всем нам. Но лично мне от ее нападок ни холодно, ни жарко. Что, на каждую бешеную бабку, что в трамвае орет, внимание обращать? Пусть себе бесится.
— Но мы ведь предполагаем, что она не просто бесится, а убивает, — возразил журналист.
— Тоже нестыковка, — вздохнула Надя. — Вот убила она — или по ее заказу — Ленку Коренкову. Получается, месть состоялась. Значит, ей уже не злиться, а торжествовать надо. Но Сладкова-то — не злорадствует, а продолжает злобствовать! Слышал бы ты, как она Коренкову крыла! А чего ругать, если она сама ее грохнула?! Уже смысла, по-моему, нет. И, кстати, еще одно. На нас, ну, на девчонок, она и правда была в большой обиде. А про Степку как раз куда спокойнее говорила. — Надя покраснела, смущенно опустила глаза: — Только о том, что ей горько было из-за того, что все его внимание — нам… мне… А на нее он и не смотрел. И за что его убивать — раз он ей, похоже, нравился? Разве не логично?
— Ох, Надя! — вскричал Полуянов. — Да конечно, логично! Но только кто тогда? Кто? Раз не историк, не Сладкова?!
Митрофанова потупилась:
— Не знаю.
Дима внимательно взглянул на нее:
— А по-моему, ты чего-то недоговариваешь.
Девушка склонила голову:
— Ну… возникла тут у меня одна мысль. Даже нет. Не мысль. Одна десятая, одна сотая мысли…
— Говори.
Она открыла было рот — и тут же осеклась:
— Нет. Не могу. Я не права.
— Надя, — твердо сказал он, — давай мы вместе будем решать, права ты или нет. Мы ведь команда. Правильно?
На глазах Нади снова выступили слезы.
— Димочка! — взмолилась она. — Ну не мучай меня, пожалуйста! У меня голова болит смертельно! И в ушах шум. Да еще ночь опять почти бессонная. Вот и вошел в голову какой-то бред…
— Но почему ты сказать-то не хочешь?! – воскликнул Полуянов. — Я сразу и рассужу: бред — или нет.
— Нет, не могу я человека огульно в убийцы записывать!
— Да никого ты в убийцы не записываешь! Мы всего лишь обсуждаем версии, понимаешь! И к тому же, — он снова взглянул на часы, — мне хоть будет что Митяю, ну, оперу, предъявить!