Однополчане. Спасти рядового Краюхина
Шрифт:
Не тошнит? Ни капельки. Наоборот, где-то в глубинах души копилась, набухала тяжкая злоба. Раздавить гадину! Убить немца! Они – враги.
– Отходят! – раздался крик.
Исаев выглянул на секундочку – и впрямь, немецкие танки пятились. Не разворачивались кормой, где броня была похлипче, а давали задний ход и отходили, продолжая постреливать.
Но лучше не стало – зачастила немецкая артиллерия. Пушки били по площадям, но иногда снаряды разрывались прямо в окопах.
Однако больше всего доставала авиация – над позициями красноармейцев постоянно кружили тридцать – тридцать пять самолетов. И ни одной зенитки!
Бойцы выходили из себя, палили по «мессерам» из винтовок и «дегтяревых». Немецких пилотов это пугало, они уворачивались, но ни одного самолета пули не сбили.
Минул и обед, и ужин. Хорошо хоть вода была – едва прохладная, она показалась Марлену ледяной.
Он изнемогал, от жары все плыло, пыль скрипела на зубах, ствол карабина раскалился от солнца и порохового огня. Поэтому далеко не сразу Исаев заметил, что бой начал стихать.
Немцы все еще постреливали из минометов, но вот они и эту затею оставили – солнце село, опустилась темнота.
Марлен возмечтал о пище телесной, о любой, об отдыхе – хотелось очень малого, просто сесть на землю и прислониться спиной к сыпучей стенке траншеи.
Как бы не так!
Едва за лесом заговорили советские гаубицы и на стороне немцев стали рваться снаряды, младший лейтенант поднял весь свой взвод, построил и погнал строевым шагом. На восток.
Исаев поднялся с трудом, делая невероятное усилие. Повесил автомат на шею, карабин закинул на плечо и вперед.
Надо же… Всего один день он провел на войне, а уже столько впечатлений. Столько смертей…
И твоя собственная погибель рядышком ходила, но миновала. Пока.
Медленно, но верно «попаданцы» познавали суть большой войны. Это не подвиги, не смелые атаки и не победы.
Это постоянный труд – тяжелый, опасный, грязный.
Без сна и отдыха, без выходных и праздников.
Исаев поправил карабин на плече. Тяжелый, зараза…
Тимофеев шкандыбал рядом.
– По-моему, я ногу натер, – пожаловался он. – Это все из-за твоих дурацких портянок! Кто бы нас проверял? Взял бы нормальные носки…
– Портянки – лучше, – убежденно сказал Марлен. – Ты свои носки протер бы давно.
– А так – натер!
– Заматывать надо было не как попало! Я ж тебе показывал.
Из потемок неожиданно показался Якушев.
– Городской? – спросил он снисходительно.
– Москвич, – буркнул Виктор.
– Оно и видно. Снимай!
Радуясь, что можно присесть хоть на минутку, Тимофеев сел в траву и быстро стащил сапоги.
– Ничего страшного, – поставил диагноз Якушев и быстро, ловко намотал портянки. – Понял?
– Если я скажу, что да, – вздохнул Тимофеев, – ты поверишь?
Красноармеец рассмеялся и встал.
– Пошли, а то отстанем от своих! А ты ноги береги. Меня батя всегда учил, когда на охоту ходили, чтоб не шлялся, как попало. Это ж сколько верст отмотать надобно, чтобы зверя добыть! А ежели охромеешь, можешь и сам не вернуться.
Взошла луна, в ее сиянии сыпались отблески, бликовали штыки и стволы. Умноженный топот тысяч ног разносился далеко, но враг остался позади.
Намаявшись за день, остатки 145-й дивизии, влившиеся в 149-ю, шагали без особой бодрости, но споро – они шли к своим, выходили из окружения, а это подталкивало – скорей, скорей!
Чем быстрее они одолеют пространство лесов и полей, тем вернее опередят немцев. И вырвутся из сжимавшегося кольца!
Не волки, чай, прорвут флажки, не испужаются.
В темноте вышли к броду на реке Остёр.
Марлен решительно стащил с себя и сапоги, и штаны вместе с исподним. Сверкая голой задницей (луна была яркая), он прошлепал по топкому берегу и ступил в удивительно теплую воду.
Это было неописуемое блаженство – ступать натруженными ногами по илистому дну, чувствовать, как ил продавливается между пальцев, а вода омывает ногу, словно снимая усталость и боль.
На другом берегу Исаев заметил, что Вика поступил так же. Теперь, по крайней мере, в сапогах не будет хлюпать. Топаешь себе в сухом – и ноги помыл!
– Перед сном я всегда ванну принимал, – вздохнул Тимофеев. – Ну, не всегда, конечно, но чаще всего…
– Считай, что это были водные процедуры! – хмыкнул Исаев, поправляя ремень. – Ну, как? Стрелял из «ППШ»?
– Стрелял… Думал еще, за что там держаться? Ничего, приспособился – за диск хватался. А если лежа, то за цевье…
Тут из темноты вынырнул Якушев, неся в тряпице полбуханки хлеба и большую банку тушенки.
– Раздали по банке на троих, – сказал он, присаживаясь, – больше нету!
– Ну, вот! – Марлен хлопнул Виктора по плечу. – Вот и ужин. Живем!
Устроившись на поваленном дереве, Исаев с удовольствием жевал вкуснейшее мясо с вкуснейшим хлебом, познавая простые радости военной жизни. Они такие же, какие и в пещерах были, – поесть да поспать.
Дождь идет, а ты сухой, в укрытии? Радость.
«На улице» метет, а ты в землянке у печки? Радость.
В атаку ходил, пули свистели, но даже не царапнули? Радость.
А потом – Победа! И будет всем счастье…
Глава 7
Два плюс один
Шли всю короткую августовскую ночь. Перед самым рассветом сделали привал минут на десять – попить да отлить.
Исаев побоялся ложиться в траву – уснет сразу. Присел только на поваленное дерево, стащил сапоги. Касаться росистой травы босыми ступнями было приятно – и полезно, снимало усталость.
Тимофеев рухнул рядом, ссутулился.
– Никогда… так много… – хрипло выговорил он. – Не ходил.