Офицеры советских подводных крейсеров.
Шрифт:
— Так это всё благодаря «АЗАМ», — ответил тот. На «головном» командиру за испытания дали «Героя». Остальным за ту же работу — фигушки. Все их звания, ордена перекочевали на землю в штабы флота, флотилии, а вместе с ними и положенные им автомобили «газики-козлики».
Обдерут эти «АЗЫ», как липку. Вот и нам «от щедрот» командующий флотилии «шмат» отвалил. Чужого добра-то не жалко!
— Ладно, проехали! — сказал Гошин. Нас-то уже давно ободрали: и по автономному пайку, и по снабжению, и по заслугам. И всё, понимаешь, делают с целью «улучшения»!? Старпом, а тебя там в загашнике по одной «буль-буль» найдётся? От ваших разговоров что-то настроение падать стало, — он вопросительно посмотрел на Антона.
— Ну, раз душа просит, как тут откажешь, — сказал Липовецкий. Только закуси у меня никакой.
— Ладно, закусим дома, — согласился на такой вариант командир.
Они зашли в каюту к Антону, выпили по стопке разбавленного водой спирта и поехали по домам.
Однажды зародившись, жизнь человека, подхваченная течением времени, сквозь месяцы и годы неслась к своей завершающей зрелости.
Дети маленькие и юные росли и радовались, что их время текло медленно, а деревья, горы, да и все взрослые люди были для них высокими и большими.
Достигнув зрелого возраста, они трудились в поте лица своего, за заботами не замечая, невозмутимо стремительного бега неутомимого Хроноса.
Став совсем пожилыми, умудрённые знанием и опытом, они видели и замечали всё, понимая, что время для них бежит быстро, мелькает последними днями месяцев и годов их индивидуального шествия по жизни. Замедлить бег времени сил у них больше не хватало. Остановить его персонально для себя они могли, но это смерть и небытиё — то есть состояние непостижимое для живого человека, за границей которого обрывается мир его ощущений в реальном месте и пространстве.
В экстремальных случаях по стечению роковых обстоятельств в жизни людей бывает так, что время для них как бы останавливается и они своими органами чувств и ощущений не могут понять: живые они или уже мёртвые.
Каждый человек живёт свою и только свою жизнь. Каждый человек волен и может целиком и полностью распоряжаться жизнью своей, но управлять своей смертью никому не дано. С «того света» ещё никто не возвращался.
Жизнь прекрасна и удивительна! Для того чтобы не потерять надежду и смысл своего существования, почувствовать вкус и обрести счастье во всём его многообразии, пока человек жив, при любых обстоятельствах он должен находить в себе силы и веру для преодоления многочисленных неприятностей и невзгод на своём пути. Не каждому это дано, хотя такой подвиг совершить может каждый человек, если он родился человеком.
Придя домой, Антон поцеловал Светлану и начал выслушивать восторженный рассказ, возбуждённо прыгающего вокруг него Владимира.
— Папа, мы всем классом под руководством нашего физрука и классной воспитательницы ходили походом далеко в сопки.
— И что вы там видели? — спросил Антон.
— Видели мы там всё: куропаток, вспугнули зайца, видели северных оленей, на озере — уток и этих… — долгоносиков, которые кулики! Заяц-то совсем серый и куропатки серые. Учительница нам рассказала, что зимой они шкурки и перья сменят на белые, но я это знал уже и сам.
— Это хорошо, что вы такие глазастые. Что же вы там хорошего ещё приметили? — подзадорил сына отец.
— На некоторых вершинах сопок мы увидели выложенные из камней пулемётные гнёзда времён войны. Внизу под прикрытием скал — окопы и уже разрушенные временем блиндажи. Ржавых гильз патронов там не счесть, — рассказывал Владимир.
— Так, приехали! — сказал Антон, — ну-ка вытряхивай свой рюкзак и карманы, показывай чего ты там из сопок приволок?
— Папа, да ты что! Возвращаясь, перед городком физрук нас построил. Он перетряхнул наши рюкзаки и карманы и отнял всё, что мы припрятали, да ещё обещал надрать уши если у кого-то будет обнаружено военное добро. Он у нас знаешь какой строгий — надрать уши может запросто!
— Ладно, — согласился отец с убедительными доводами сына. — Ну, а кашу-то вы варили?
— Папа, ягод и грибов в сопках уйма. Мы поели их сколько хотели. Полный котелок брусники я принёс домой. Но несмотря на это, кушать нам хотелось, даже очень. Мы сделали привал, развели костёр и сварили кашу. Вкусную! Стуча ложками по алюминиевым мискам, толкаясь, мы полезли за добавкой. В свалке Саша Слива нечаянно миской стукнул меня по зубам и вот, — Владимир открыл рот и показал щербатый зуб, — видишь?
— Да, сын, что-то ты рановато начинаешь хвастаться своими боевыми «шрамами».
— Светлана, — обратился Антон к жене, — отведи его к врачу. Зуб-то нужно ремонтировать.
Фамилия «Слива» как-то отодвинула семейные заботы Липовецких на задний план. Антон с горечью подумал:
— Почему дети должны страдать из-за того, что родители, родив их, друг друга разлюбили? Или может по-настоящему они никогда и не любили? К тому же такие понятия как «обязанность» и «ответственность» у них почётом явно не пользовались. Каково-то Сливе-отцу сейчас плаваеться в море на «К-19»?
Какое-то смутное предчувствие поселилось в голове у Антона. Отгоняя его, он сказал:
— Сын, неси свою бруснику. Сейчас мы жизнь немного подсластим!
Брусника была темно-красная, крупная с крошечными листочками у корешков плодоножек. Она так и просилась в рот. Полюбовавшись этим северным витамином, Антон съел несколько ягод. Ощущая приятную свежесть тундры, он подумал, что мир гармоничен и во всём его многообразии и непредсказуемости человек должен жить и пока жив, находить в нём смысл и радость своего существования.
На следующий день, прибыв на службу, Липовецкий узнал об аварии на подводном крейсере «К-19». Подробностей толком никто не знал. Так, распространялись разные слухи: — Пожар — у них в подводном положении в кормовых отсеках произошло возгорание, — передавали печальную новость офицеры друг другу.
Страшное дело — пожар! На подводной лодке в замкнутом пространстве, которое само по себе представляет своеобразную пороховую бочку, потушить можно только своевременно обнаруженное возгорание.